Изгнанник

Потому что тогда я был другим, равнодушно подумал Шани, а сейчас бы с удовольствием и с полным на то правом отнял у Луша корону. Вот только тебе, твое величество, это не принесло бы тех выгод, о которых ты сейчас размечталась.

– Если бы я знал, что ты обратишь на меня внимание, – серьезно ответил Шани, – то уже был бы королем. Но, к несчастью, нам не дано угадывать грядущее.

Он лукавил. Определенная часть грядущего была ему известна.

Когда же Гвель пылко расцеловала его и отправилась прямиком к беде и позору, то Шани некоторое время постоял на ступенях особняка, глядя вслед ее карете и полной грудью вдыхая влажный осенний воздух, а затем вернулся в дом и прошел в библиотеку. Послушный камердинер потянулся за ним в ожидании приказаний.

– Чайник кевеи, и никого ко мне не пускать. Даже если сам Заступник.

Камердинер с достоинством кивнул, и было ясно, что он действительно никого не пустит. Дождавшись кевеи, Шани вынул из папки на столе четыре листа, украшенных гербом инквизиции, и быстро принялся составлять список лиц, подлежащих казни.

Имен получилось около семи десятков, причем половину из них Шани выдумал, а другую половину составляли уже казненные еретики. Впрочем, помедлив, Шани размашисто вписал туда и одно реальное имя. Затем, закончив список, он поставил свою подпись и дописал: ввиду большого количества обвиненных инквизиция передает еретиков в руки светской власти. Завтра после церемонии вступления в должность с этим списком он пойдет к Лушу, который на глаз оценит количество преступников, не станет ничего читать, потому что не слишком любит и умеет это делать, и криво напишет «Казнить». Или «Козьнить» – у его величества значительные проблемы с орфографией. Да и вряд ли ему завтра будет до правописания – тут рога уже мешают в дверь проходить, есть о чем подумать.

Отложив списки с именами в сторону, Шани вынул из папки чистый лист и долго смотрел на него, то ли не решаясь написать первое слово, то ли не зная, о чем писать. Потом он отпил кевеи, вздохнул и взялся за перо – и писал до тех пор, пока привратник не постучал в дверь. Шани отложил перо: спектакль начинался.

– Войдите.

Камердинер осторожно приоткрыл дверь и сделал шаг в библиотеку. Было видно, что он одновременно и горд, и обескуражен. Перед этим он выдержал в коридоре целую битву, отвечая всем, что господин занят делами государственной важности, и пускать никого не велено – его едва уговорили хотя бы зайти в библиотеку и сообщить о высоких гостях.

– Ваша неусыпность, прошу простить за беспокойство, но к вам представители совета выборщиков. Очень хотят с вами поговорить.

Шани кивнул и поднялся из-за стола. Мельком глянул в зеркало – выглядит достойно, но не напыщенно, строго, но не траурно: самое то для общения с аальхарнскими иерархами, половина из которых сейчас готова его придушить голыми руками.

Ничего. Он подумает об этом позже.

В гостиной толпилась уйма народу – десять выборщиков, их ассистенты и помощники, пара крепких и верных ребят из инквизиционного корпуса, которых Шани заранее пригласил на тот случай, если все-таки будет драка. Прислуга испуганно выглядывала из столовой, переговариваясь тихим шепотом о причинах столь внезапного появления гостей, а из прихожей доносились вполне простонародные разговоры – там, судя по всему, стояла личная челядь выборщиков, которой не хватило места. Когда Шани вошел и негромко кашлянул, то все разговоры прекратились, и в гостиной воцарилась благоговейная тишина.

– Добрый вечер, господа, – произнес Шани. – Что вас всех ко мне привело?

Он быстро, но цепко скользнул взглядом по лицам выборщиков – ну надо же, ни одной угрюмой физиономии, замышляющей отмщение. Пятеро кардиналов, дочерям которых рубили пальцы, стояли и улыбались с таким счастливым видом, словно ничего не произошло. Сдались, что ли, на милость победителя или решили, что могло бы быть и хуже?

– Ваша неусыпность, – патриарх Кашинец, успевший переодеться в торжественное белое облачение, выступил вперед. – Мы пришли смиренно просить вас занять должность шеф-инквизитора. Совет выборщиков сегодня принял единогласное решение о том, что вы, и только вы обладаете необходимыми знаниями, опытом и благостью, чтобы возглавлять преданных слуг Заступника нашего и очищать Аальхарн от еретического бесчестья и колдовства.

Кашинец сиял, словно начищенный самовар. Еще бы ему не радоваться: реши папаша Гиршем востребовать векселя через суд, патриарх был бы полностью разорен и опозорен. В долговой яме сидеть тогда ему, а не на владыческом престоле. Вот теперь он и доволен дальше некуда.

– Благодарю вас, господа, за столь высокую честь, – Шани церемонно поклонился и продолжал: – Однако я слишком слаб и грешен, чтобы занять столь высокий пост. Он не подобает мне по праву рождения и по скудости ума.