Изгнанник

Все нашлось: и ночлег, и ужин, и даже обувь для Евтихия. Хэрибонд поглядывал на своего спутника и диву давался: тот удачно скрывал свое сумасшествие и вел вполне разумные разговоры. Рассказал крестьянам про троллей, которые наверняка шли в их деревню, чтобы учинить очередной разбойничий набег.

— Мы с другом, — Евтихий кивнул в сторону Хэрибонда, — их выследили и вовремя сообщили эльфийскому разъезду.

— Тролли ушли? — допытывался хозяин дома, а хозяйка только прижимала к груди руки и смотрела на гостей умоляюще.

— Ушли, — подтвердил Евтихий. — Так бежали, что только пятки сверкали. А уж мы с другом натерпелись!

Он показал на свои сбитые ноги. Хозяйка встрепенулась, принялась готовить повязки, а хозяин пробурчал что-то насчет своих старых сапог и ушел их разыскивать.

Утром, когда деревня осталась позади, Хэрибонд сказал Евтихию:

— Горазд ты врать!

— Тебе ужин не понравился? — спросил Евтихий. — Или, может быть, ты против припасов, которые нам дали с собой?

— Но ведь ты соврал.

— Можно подумать, ты всегда говоришь правду.

— Может быть, и всегда.

— Гроша не стоит твоя правда, — сказал Евтихий.

— Почему? Правда — всегда правда.

— Вот что я тебе скажу, а ты запомни, потом детям передашь, — произнес Евтихий. — Есть твоя маленькая правдишка, та, которая только сегодня, только про один-единственный маленький денек, про часок, про минутку, которая пройдет и закончится, и никто о ней не вспомнит. А есть большая правда. — Он сделал рукой кругообразное движение, как бы рисуя сферу. — В общем и целом. Только она и имеет значение. То, что происходит внутри нее, — не важно. Понял?

— Нет, — сказал Хэрибонд.

— Дурак, — сказал Евтихий и больше с ним не разговаривал.

* * *

Они избегали общения весь день, и только вечером, когда устраивались на ночлег в роще, под прикрытием густых деревьев, Хэрибонд вдруг спросил Евтихия:

— А ты меня ночью не зарежешь?

— Могу, — равнодушно ответил Евтихий.

Он улегся на землю, завернулся в старое одеяло, подаренное ему сердобольной хозяйкой, и сразу же тихонько захрапел. Во сне лицо Евтихия разгладилось, избавившись от всех дневных гримас. Хэрибонд ясно видел, что парень действительно молод, моложе его самого лет на десять. Темные ресницы, правильные черты. И очень бледный. Такие лица бывают у акварельных русских мальчиков, которые к тридцати годам превращаются в неисправимых алкоголиков, а в сорок уже сходят в могилу.

— Черт тебя побери, Евтихий, — пробормотал Хэрибонд, — кто же ты такой?

* * *

— Смотри, — Евтихий показал Хэрибонду на равнину, где росли высохшие кусты со ржавыми листьями. — Видишь?

— Что я должен видеть? — Хэрибонд озирался по сторонам, но ничего достойного внимания не замечал, как ни старался.

— Гоэбихон, — пояснил Евтихий. — Вот здесь. — Он подошел к Хэрибонду вплотную и уставился так, словно вот-вот собирался накинуться на него с кулаками. — А теперь говори, только свою разлюбезную правду: зачем тебе понадобился Гоэбихон.

— Я уже тебе объяснял, — Хэрибонд сделал попытку отодвинуться, но Евтихий сгреб его за одежду.

— Еще раз объясни, я тупой, — потребовал Евтихий. — Мне тролли последний ум отшибли. — Он тряхнул волосами и похлопал себя кулаком по макушке. — Они меня били по голове. От этого у меня все мысли стали плоские.

— Ты сумасшедший, — сказал Хэрибонд, тщетно пытаясь оторвать от себя руки Евтихия.

— Конечно, — согласился Евтихий. — Удивляюсь, что ты до сих пор этого не видел.

— Я, конечно, кое-что видел, но…

— Рассчитывал держать меня в узде? Думал, с сумасшедшим совладаешь? — Евтихий захихикал, но вдруг вздрогнул всем телом, разом оборвал смех и помрачнел: — Что там такого особенного, в Гоэбихоне? Что там осталось? Там… что-то осталось?

— Нет, но…

Евтихий стиснул пальцы на горле Хэрибонда.

— Говори.

Хэрибонд не ответил. Только густо покраснел и захрипел.

— Пожалуйста, скажи мне, — умоляюще произнес Евтихий и сжал горло Хэрибонда еще сильнее.

Тот вцепился в руку Евтихия. Евтихий наконец отпустил его. Хэрибонд закашлялся и долго не мог прийти в себя.

— Говори, — попросил Евтихий опять. — Что там осталось?

— Пергамент. Бумага. Не знаю точно, — просипел Хэрибонд. — Не делай так больше.

Он потер горло и еще раз кашлянул.

— Ума не приложу, как это вышло, — Евтихий пожал плечами. — Разволновался я что-то.

— Послушай, я тебе все расскажу… — решился Хэрибонд. — Ты знаешь о проклятии, которому подвергнут величайший маг этого мира?

— Маг? — Евтихий полез к себе за пазуху, вытащил наполовину съеденное яблоко, отгрыз кусок, а остальное спрятал обратно. Жуя, задумчиво уставился в небо.

— Ну да, маг, — нетерпеливо повторил Хэрибонд. — Не притворяйся, что никогда не слышал этого слова.

— Не слышал, — отозвался Евтихий. — Не притворяюсь.

— Ну, маг — это такой… Он все может…

— Нитирэн, что ли?

— Кто это — Нитирэн?

— Тролль, — вздохнул Евтихий. — Вот кто. Великий тролль.

— Нет, тот, о ком я говорю, — он не… а, проклятье! Он — тролль. Его зовут Моран. Джурич Моран.

Лицо Евтихия изменилось. Он потер лоб, брови, устало вздохнул.