Изгнанник. Арка 3. Том 1

Аламейко щёлкнул пальцами, и из кресла вырвались стальные путы, тотчас скрутившие чешуйчатого гостя. Он в страхе начал вырываться, но Аламейко подскочил к нему и сунул под нос белый порошок. Ящер тотчас обмяк, хотя взгляд его оставался ясен, и он с испугом смотрел на происходящее.

— Не бойся, — Аламейко приложил руки к сердцу, после чего ласково погладил пленника по голове, — мы не сделаем тебе больно. Тебе не сделаем, — веско добавил он, оборачиваясь. Двое телохранителей уже подтащили к креслу Борхе. Тот скулил и вырывался, хотя, судя по взгляду, уже и понимал, что пощады не будет.

— Жадность, друг мой, никогда не была и не будет добродетелью. Пора бы тебе это уже понять, — ласково сказал он желтокожему янрано, прислоняя посох к его голове. Тот жалобно закричал, пытаясь вырваться, но его держали крепко. Целых две минуты жезл Тахемы заряжался от мозга янрано, пока опал не стал насыщенно-жёлтым. Обмякшее тело Борхе сразу унесли, а Аламейко, не теряя времени даром, положил жезл на голову гостя. При этом он внимательно следил за его зрачками. И, судя по тому, что они даже не расширились, больно ему не было, может, слегка неприятно. Всё-таки отличная штука, эти белые звёзды, хоть и запрещённая, но изредка, да в нужных целях, чтобы безболезненно провести подобное — вещь очень действенная.

Покорно впитав в себя весь заряд жезла, ящер потерял сознание. Что ж, может, его сегодня и напугали, зато уже завтра он сможет понимать здешнюю речь. А Борхе… с ним всё будет в порядке. Он из той породы, которые подлючие, но при этом живучие. Подобное наказание — далеко не худшее, что он умудрялся накликать на свою шкуру за непомерную жадность. Поваляется недельку в коматозе — да оклемается. А вот этот ящер, которого господин Йегерос уже велит разместить в лучших покоях да назначил ему стражника… на него у всех очень… очень большие планы…

— Вытащи из подземной лаборатории Джула, — командовал тем временем Йегерос, — пусть осмотрит этого ящера, изучит его. Зафиксирует его состояние, в котором он находится в здравии и нормальном самочувствии. Но — только профилактика, больше никакой самодеятельности! Узнаю, что он в его сторону даже просто скальпелем или иглой указал — лично рога обломаю.

— Как пожелаете, господин Йегерос, — с поклоном ответил советник Аламейко.

Глава 1.7

Глава 7. Новый язык.

Согласно приказу Йегероса чешуйчатого гостя отнесли в подвалы, в лазарет к Джулу. Вышеупомянутый лекарь представлявший собой массивного коричневого демона с почти что бычьей головой, одетый в просторной серый плащ. Однако даже в плаще ему было несколько тесновато — настолько его распирала физическая мощь. Настолько же большие трудности он испытывал с одеждой: несмотря на то, что возраст его перевалил за пятьдесят аквот (прим: Аквота — местный аналог года), он продолжал расти. В результате новые штаны ему требовались каждые полгода, даром что любая ткань сейчас была на вес золота. Что же до деревянных сандалий — каждая пара стабильно ломалась через три-четыре седмицы. В итоге лекарь, дабы на него не тратили драгоценную древесину, просто ходил босиком.

И сейчас он, выслушав отчёт и инструкции Йегероса от гвардейцев, которые принесли ему нового пациента, смотрел на гостя едва ли не в восторгом. Невероятно, поразительно, великолепно! Новая форма жизни, да такая изящная, такая… компактная. Несмотря на свою комплекцию и физическую мощь, которой мог позавидовать любой работяга, главным увлечением Джула всегда была наука о живых организмах. Этот громила мог часами с восторгом наблюдать за пустынным скорпионом в банке, восхищаясь тем, как мудро его наградила природа механизмами для охоты и выживания. Владыка Йегерос, единственный, кому Джул из бесконечного уважения позволял над собой посмеиваться, нередко с улыбкой становился свидетелем тому, как здоровяк Джул вскармливает брошенного птенца пустынного сокола. А, между тем, за два года птенец вырос — и теперь ни на шаг не отходит от своего папы. В лаборатории для него приготовлена жёрдочка, но стоит Джулу выйти куда-то по своим делам — как сокол по кличке Хако тут же перелетал ему на рог, и так и путешествовал.

Впрочем, горе было тому, кто посмеет над этим засмеяться. Любовь к науке и живым организмам не отменяла недюжинной силы и чувства собственного достоинства. И нередко случалось так, что очередному весельчаку Джул ломал кости, а потом сам же его и лечил. Но ему всегда всё сходило с рук. Во-первых, здоровяк был добряком, каких поискать, и если уж кто-то и попадал в его лапы, то, как правило, огребал заслуженно. А, во-вторых, Джул исполнял обязанности врача, одного из нескольких врачей на целый город. И его медицинские способности в условиях тотальной нехватки ресурсов были поистине близки к гениальности. И вот теперь этот учёный видит перед собой новый вид, новую форму жизни. Неудивительно, что от этого Джул впадал чуть ли не в экстаз.