Изгнанник. Испытания раян

Несколько дней отдыха и нормального питания также способствовали выздоровлению. Его кости и кожа срослись, шрамы побелели, а мышцы снова могли держать оружие. Он восстанавливался. И Лавьер был благодарен Анакину еще и за этот дом. Аид не сомневался, что правильно понял целителя. Если бы старик желал лично порадовать свою племянницу, он мог бы и сам привезти той шкатулку. Но целитель не торопился сделать это. Зато отправил сюда Рана, понимая, что в этом городе и в этом доме его никто не станет искать.

Старый Анакин всегда заботился только о Ране.

Лавьер вытянулся на узкой кровати, размышляя, что ему делать дальше. Разум работал четко, с холодным спокойствием отсекая чувства и ненужные эмоции. Рассматривая обстоятельства, как рисунок черным грифелем на желтой бумаге. Сопоставляя и продумывая следующие ходы, способные дать аиду желаемое. И самое главное в этой партии – правильно определить цели.

Ран закрыл глаза. Итак… что дальше, аид?

Чего он хочет теперь?

…В синих глазах ненависть, и Ран тяжело втягивает воздух. Ему нравится. Ненависть горяча, она обжигает, она так похожа на страсть. Лучше ненависть, чем холодное равнодушие, за которым Оникс так часто прячется. Равнодушие сводит его с ума, доводит до безумия и желания убить. Равнодушие убивает. А ненависть понятна и уже близка… Он глотает ее привычно, ощущая боль и невыносимое вожделение…

Раяна распята под ним. Им. Он держит хрупкие запястья, не давая девушке пошевелиться. Она обнажена, она бьется, она кусает свои прекрасные распухшие губы, усиливая его вожделение и голод. Кровь стучит в висках, застилает глаза, словно алая лента, оставляя лишь ощущения. Нежной кожи, тонкого тела, рывков…

– Отпусти… – ее шепот легкий, как вдох, невесомый, как лепесток… Тяжелый, как могильная плита. – Отпусти меня…

Ран не отвечает. Он не хочет разговаривать, он хочет забыться. Раствориться в горячем движении, в ударах внутри ее тела. Он закрывает ей рот своим языком, не дает говорить, просить, шептать… Он не желает этого слышать. Потому что знает ответ. Он не отпустит. Никогда. Не умеет. Он сдохнет сам и убьет ее, но не отпустит. Будет мучить и мучиться, бесконечно, раз за разом глотая ее ненависть, но никогда не даст ей свободу.

Потому что раяна что-то изменила в нем. Что-то изменила навсегда, безвозвратно, так что он не знает, как жить с этим изменением. Ему было больно и слишком хорошо, когда она была рядом.

Почему именно она? Он не знал. Да и неважно. Он сделал выбор в тот момент, когда увидел впервые. Или он ничего не выбирал, и их встреча – лишь насмешка демонов архара.

Неважно…

Прикусил нежные губы, обрисовывая ореолы розовых сосков. Сжимая их между пальцев, предвкушая момент, когда почувствует их во рту. Сладкие ягоды, которые так приятно ощущать… Провел языком по скуле Оникс, спускаясь ниже – туда, где бился на шее ток крови, и дальше – до нежных ямочек у ключиц, до груди… В его животе узлом завязались внутренности, рождая мучительное напряжение, заставляя мышцы сокращаться и дрожать. Раяна… проклятая раяна. Его архар и его счастье. Агония, которую он желает снова и снова, как самый божественный нектар. Ран прижался бедрами к сжатым ногам Оникс. Хорошо… И невыносимо мало…

– Мне надо увидеть, – ему так хочется двигаться в ней, что разум затянут дымкой. Но все же… Еще сильнее ему необходимо увидеть. Это желание сводит с ума. Он не дает дышать… – Мне надо увидеть, Оникс…

Отстранился рывком, так же перевернул девушку. Она выгнулась и зашипела рассерженной кошкой, выворачиваясь из мужских рук. Но она никогда не могла совладать с ним… Слишком неравны силы. Лавьер прижал ногой брыкающуюся раяну, откинул со спины белые пряди. И замер. Узкие листья. Стебель вдоль выступающих косточек позвоночника. Бутон на лопатке…

Черный. Лори был черный. Ни капли цвета, лишь грифельная чернота. Ошар соврал бывшему аиду. Не было никаких красок. Лори так и остался губительным цветком, не раскрасившимся от чувств. Потому что и чувств не было. Только его одержимость, его невыносимое желание и ее ненависть.

Он откинул голову, глотая воздух, что стал слишком густым, ядовитым и колючим.

Оникс вывернулась и повернула голову, приподнимаясь на локте. В синеве глаз застыло ожидание и странное чувство, которое Ран не мог понять.

– Что такое шер саан, аид?

– Я не знаю, о чем ты… – он усмехается, становясь похожим на зверя. А потом рывком приподнимает бедра Оникс и входит. Стоны сплетаются, его и ее, глухие, жаркие, яростные. Их близость мучительна и прекрасна, черный цветок под его губами смещается и дрожит…

– Саннама, Оникс…

– Отпусти, Ран…

– Никогда…Скажи, что тебе хорошо…

И снова соединение, еще жестче и еще глубже… сплетение тел, языков, пальцев… И хочется кричать, но Лавьер лишь дышит, уже не позволяя себе даже стонов…

– Скажи!

– Мне хорошо… Мне так хорошо с тобой… я тебя ненавижу…

* * *

Лоис замерла у двери гостя, раздумывая. Она приготовила ужин, надеясь, что мужчина спустится вниз, а за горячей едой ей удастся его разговорить. Но в комнате наверху было тихо, и девушка решила, что позовет гостя сама.