Изгнанник из Спарты

- Согласны! - завизжал он, его тоненький голосок дрожал от возбуждения. - Согласны! Согласны! Согласны!

- Ну а ты, Пандор? - осведомился Аристон. - Подумай, над сколькими беспомощными плачущими мальчиками-рабами сможешь ты надругаться с такими деньгами! А ты, Брим. Да ты сможешь купить все публичные дома Пи-рея, завсегдатаем которых являешься. Ну так что скажете, о благородные господа? Разве ваша честь не стоит этого серебра? Разве таких тварей, как вы, нельзя купить? Достаточно одного вашего слова, и мы подпишем эту бумагу, чтобы вы в дальнейшем от него не отказались - ибо ваше слово, по моему глубокому убеждению, стоит ровно столько же, сколько и ваша честь. Ну что, калокагаты, софруны,

променстры - благородные изысканные сводники, - что вы на это скажете?

Хрисея уже рыдала навзрыд.

- Отец! - всхлипывала она. - Брим! Халкодон! Не надо! Не подвергайте меня такому позору! Я умоляю вас! Не надо!

Но они даже не взглянули на ее страдальческое заплаканное лицо; их взор не мог оторваться от этого звенящего, сверкающего серебряного потока, льющегося в чашу весов.

- Согласны, - прошептали они. Затем голоса их зазвучали все громче и громче. - Да, о великие боги! Клянемся Зевсом Громовержцем, мы согласны!

Спустя месяц после той роковой ночи, Хрисея подошла к его кровати. Она присела на ее край и пристально посмотрела на него; ее глаза сверкали, как молнии, на ее неподвижном мертвенно-бледном лице.

- Ты когда-нибудь собираешься использовать то, что купил? - прошептала она. - Этот кусок плоти, из которого, как я слышала, мужчины умеют извлекать для себя наслаждение? Вот я вся перед тобой. Я принадлежу тебе. Ты щедро заплатил за меня. И я не вправе лишать тебя удовольствия, которое ты приобрел за такие деньги. Ну так бери же свою рабыню, свою наложницу. Аристон! Сорви с нее одежду! Растерзай ее плоть! Навались на нее! Торжествуй! Надругайся!

Он печально улыбнулся ей.

- Хрис, - сказал он, - ты ничего не понимаешь.

- Чего я не понимаю?

- Самого главного. Видишь ли, женщину нельзя купить. Даже самую последнюю порну. Те, кто ходят к шлюхам, просто обманывают себя. Жалкое притворство, грубую подделку - вот все, что они получают вместо любви. От тебя мне этого не нужно. Мне не нужно даже наслаждений - я имею в виду для себя одного. Ибо любовь может быть только взаимной, или это не любовь. Я готов ждать - годы, вечность, если понадобится, пока ты не придешь ко

мне сама и не принесешь мне в протянутых руках свое сердце. И я увижу нежность в твоих глазах. И тебя охватит желание, перед которым померкнет моя собственная страсть. Да, я хочу, чтобы ты подарила мне свое тело, но вместе с ним я хочу получить и твою душу. И я хочу отдать тебе всего себя - и тело, и душу. Я хочу, чтобы ты никогда не поднималась с нашего ложа, не испытав высшего блаженства, не получив наслаждение гораздо большее, чем мое.

Ее огромные раскосые, как у лани, глаза широко раскрылись от удивления.

- Но это же невозможно! - воскликнула она. - Женщины не могут...

- Много ли ты в этом понимаешь? - перебил ее Аристон. - Может, хочешь попробовать?

Она смотрела на него не отрываясь. Он видел судорожное биение пульса на ее тоненькой шее, у самого горла.

- Да, - выдохнула она, - о боги, да!

Но утром, когда он проснулся, ее не было рядом с ним. Он вскочил с постели, охваченный невыразимым ужасом. Неужели она опять...

В этот момент он услышал ее голос. Он рвался ввысь, как восходящее солнце, наполненный светом, теплом, радостью. Она пела песнь любви, которую хор исполнял в "Антигоне" Софокла:

Эрос, бог всепобеждающий, Бог любви, ты над великими Торжествуешь, а потом, Убаюканный, покоишься На ланитах девы дремлющей, Пролетаешь чрез моря, Входишь в хижину убогую. Ни единый в смертном племени, Ни единый из богов,

Смерти чуждых, не спасается, Но страдают и безумствуют Побежденные тобой.

Затем дверь открылась, и она вошла, протягивая ему маленькую чашу.

- Что в ней? - спросил Аристон.

- Немного козьего молока, хлебных крошек - и все мое сердце, - сказала она.

Глава XX

Врач Офион протянул чашу Хрисее. - Выпей-ка это, - мрачно сказал он. Это поможет тебе уснуть.

Хрисея взяла чашу пальцами, похожими на когти какой-то хищной птицы. Ее голос совершенно охрип от рыданий.

- И так каждый год! - всхлипывала она. - Скажи мне, мой добрый врач, неужели я никогда, никогда не смогу...

-... родить живого ребенка? - закончил за нее Офион. Он бросил взгляд на Аристона, молча стоявшего у окна, и, казалось, внимательно разглядывавшего что-то во дворе. В его позе, во всей его поникшей, согбенной фигуре было нечто такое, что тронуло сердце лекаря. Он решил сказать правду. Но правда ли это? Он хорошо знал, что в его профессии невозможно было утверждать что-либо с полной уверенностью.