Изгнанник из Спарты

– Иногда мой старый учитель бывает очень наивен, – сказал он. – На самом деле величие не имеет ничего общего с добродетелью. Во всяком случае, почти ничего. Я бы даже сказал, что добродетель, в сущности, служит препятствием на пути к величию. А Алкивиад поплатился жизнью не за измену Афинам, а за то, что раскаялся в ней. Когда мы его изгнали и он бежал в Спарту, стал нашим врагом, его жизни ничто не угрожало. Но затем, когда мы опять отстранили его от командования, причем виновен был не он, а один из его подчиненных, с безумной дерзостью пренебрегший его распоряжениями, у него были все основания вновь выступить против нас. Но он этого не сделал. Более того, он рисковал жизнью, пытаясь объяснить нашим военачальникам, какая страшная опасность нависла над флотом. И он оказался прав. Я стал невольным свидетелем их безумия. Если бы они только послушались Алкивиада, мы бы не были теперь рабами Спарты.

– И Тридцати, – угрюмо добавил Автолик.

– Да, и Тридцати. Так что Алкивиад погиб из-за своих добродетелей, а не пороков. Ведь это Лизандр велел его убить – правда, я слышал, что весьма неохотно. Критий – вот само воплощение зла, и посмотри, как он вознесся! – убедил Лизандра, что до тех пор, пока у демократов есть надежда на возвращение Алкивиада, будет сохраняться и угроза восстания. И Лизандр организовал его убийство.

– Но ведь того же требовал от Лизандра и царь Агис, который сидит на своем троне, смотрит на Леонтихида и не может забыть, что Алкивиад трахнул его жену.

Аристон остановился. Он с трудом сдержал приступ горького смеха, внезапно охвативший его. «И мою тоже, – подумал он. – Правда, я взял с него ровно столько, сколько все это стоит. Один обол. Но ведь тебе этого не понять, не правда ли, Автолик, друг мой, живущий в прекрасном черно-белом мире, где нет никаких других цветов и оттенков?»

– Возможно, что и это сыграло свою роль, – медленно сказал он. – В любом случае, это было в высшей степени трусливое и бесчестное убийство. Алкивиаду пришлось покинуть свой замок после того, как флот Лизандра разделался с нашим. Он не смог бы устоять против ста сорока триер. Поэтому он уехал оттуда. И мирно жил в маленькой фригийской деревушке со своей любовницей Тимандрой.

– Опять женщина! – вставил Автолик.

– Он ведь был мужчиной, – спокойно возразил Аристон. – А ты бы предпочел, чтобы он был педерастом вроде нашего обожаемого Кригия? Вспомни, до того, как Собрание изгнало нашего благородного предводителя Тридцати за ту возмутительно атеистическую пьесу, даже Сократ, обычно терпимейший из смертных во всем, что касается человеческих безумств и страстей, был вынужден публично отчитать Крития за то, что он терся об Евтидема, как свинья о камень? Я думаю, если бы Критий любил женщин, в его сердце было бы меньше зла.

– Я помню, как ты отшвырнул его, как шелудивого пса, когда он попытался приласкать тебя, – сказал Автолик. – Странно, что он до сих пор не приказал арестовать тебя. Афина свидетельница, что он никогда не прощает обид!

– Он ждет, пока я совершу еще одну ошибку. А может, я слишком ничтожен теперь, чтобы он уделял мне внимание. Впрочем, все это не имеет никакого значения. Итак, вот как погиб Алкивиад: Лизавдр отправил послание сатрапу Фар-набазу, который, зная, что Лизандр пользуется большим влиянием на царевича Кира, с готовностью выполнил его просьбу. Фарнабаз поручил это дело своему брату Магаку и своему дяде Сусамитру. Они пришли ночью с отрядом лучников, копьеметателей и пращников и подожгли дом Алкивиада. А когда он выбежал без доспехов, с мечом в руке, они убили его издалека, ибо никто из них не отважился встретиться с ним лицом к лицу. Его похоронила Тимандра, со всей почтительностью и уважением, а главное, с искренним горем любящего сердца. Да, любовь верной женщины способна возместить нам многое другое. И я рад, что хотя бы этим он не был обделен, Автолик.

– Это верно, – сказал Автолик. Он взглянул на Аристона, и его простое открытое лицо омрачилось. – Верно, если тебя в самом деле любят и если женщина, о которой идет речь, действительно верна тебе. Послушай, Аристон, я…

Аристон остановился и положил руку на плечо атлета.