Изгнанник (L'Exilé)

Поэтому приезд госпожи де Шантелу в замок зимой и ее намерение там остаться стали необычным событием. В ее отсутствие прислуга закрывала парадные комнаты, все жили в замедленном темпе. В честь гостьи и особенно того, кто должен был появиться на свет, с кресел сняли чехлы и привели все в порядок. В распоряжении слуг в возрасте от пятидесяти до семидесяти лет — все они давно работали в доме — оказалось лишь одно утро, чтобы все подготовить, разжечь огонь в каминах, поставить в вазы цветы. Замок должен был выглядеть так, будто хозяйка дома только что покинула его, чтоб отправиться к своим знакомым с визитом. Это было не так просто, но когда слуги узнали истинный ранг той, ради кого их просят так быстро привести все в порядок, они принялись за работу с такой радостью и с таким рвением, на какие были способны лишь слуги очень знатного дома, которые со своего рождения были связаны с семьей, членами которой они по праву себя считали.

Государственная тайна, которую им доверили, взывала к их чести. Все они были готовы преданно служить хозяйке и ее гостье и при необходимости даже пожертвовать собой. Зная это, госпожа де Шантелу ограничилась тем, что лишь слегка изменила обычный порядок вещей:

— Вы знаете мадам Элизабет с детства, поэтому вы будете выказывать ей уважение и любовь, которых заслуживает ее ранг, но без пафоса. Она будет всего лишь мадам Элизабет, как я вам уже говорила. Когда родится ребенок, мы вместе подумаем над тем, как сделать так, чтобы обращаться с ним в соответствии с его статусом, но при этом не вызвать любопытства посторонних людей. Мы, разумеется, под каким-нибудь предлогом закроем двери этого дома для всех, за исключением моих племянников де Варанвилей, семьи господина Тремэна и нескольких надежных друзей.

И с этого момента замок закрылся, словно раковина-жемчужница, и молодая женщина с радостью укрылась в его надежных стенах. После нескольких месяцев жизни, полной опасностей, она наслаждалась глубоким покоем, предложенным ей, комфортом поместья, напоминавшего ей родной дом, и особенно вниманием и любовью, которые она в нем обрела. Хозяйка дома отнюдь не была женщиной, склонной к печали, поэтому благодаря ее ровному и постоянно хорошему настроению, а также чувству юмора она стала для Элизабет столь же приятным обществом, как и госпожа де Варанвиль. К будущей матери приехала и Белина. Ее оказалось невозможным отговорить от того, чтобы она отправилась служить своей «малышке».

Они вместе провели рождественский сочельник, а потом отправились на полуночную мессу в маленькую деревенскую церковь, где к ним присоединились Роза и ее дочери. К сожалению, Александра с ними не было… Он приехал из Парижа несколькими часами раньше. Молодой человек плохо воспринял отъезд его «почти сестры-двойняшки», которую он судил с суровостью и бескомпромиссностью юности. Еще хуже он воспринял ее возвращение, и, что самое странное, королевский ореол, окружавший Элизабет, лишь вывел его из себя.

— Герцогиня Нормандская? Как удобно! И почему вы так уверены в том, что он не самозванец? — воскликнул он, когда мать попыталась вразумить его.

— Я верю слову Гийома Тремэна, в котором у нас ни разу не было оснований сомневаться, сын мой! И слову бальи де Сен-Совера. В этой истории замешано слишком много людей, которым можно доверять, так что не стоит сомневаться! Пусть даже для вас это испытание! Пусть даже это причиняет вам страдания, в чем я уверена! Неужели вы и в самом деле можете осуждать Элизабет, которую знаете лучше всех нас?

Роза говорила сурово, и Александр почувствовал, что гнев его ослабевает, так как он ощущал те внутренние страдания, которые его мать пыталась скрыть. Но он не намеревался сложить оружие.

— Осуждать ее? Нет! Но я больше не хочу ее видеть. Она ждет ребенка короля, который, возможно, никогда не наденет корону, а я плохо себе представляю, как преклоню колено и согну спину перед той, которую до того злосчастного весеннего утра я надеялся однажды сделать своей женой. Нет, мама! Не требуйте от меня встречи с госпожой герцогиней Нормандской! Я не сумею сдержаться, и мне кажется, да простит меня Господь, что я смогу даже… да, смогу оскорбить ее! И, может быть, даже ее ударить!

— Что вы говорите, сын мой? Вы позволите себе такие крайности? Вы, чей отец погиб за наши убеждения под пулями революционеров?

— Я разделяю его убеждения, мама, и умру за них. И вам это отлично известно! Если бы Элизабет грозила опасность, если бы она нуждалась в защитнике, я бы стал им. Но пока речь идет о том, чтобы наблюдать, как она мечтает о другом мужчине и заботится о своем животе, на меня не рассчитывайте! Сегодня вечером я займусь вашими гостями вместо вас.