Изгнанник (L'Exilé)

— Удивительное создание в глуши наших нормандских лесов! Да и мальчик, который привел меня в дом, вызывает не меньшее удивление. Но я нескромен, прошу меня простить…

— Мне не за что вас прощать! В этом нет никакого секрета. Маркос — сын Феодосии. Она спасла мне жизнь, а так как при этом она потеряла все, что имела, я предложил ей приют под единственным кровом, который остался у меня на земле. Ей и ее ребенку как будто нравится здесь, несмотря на сырость… Но вернемся к вашему вопросу. Почему вы полагаете, что я могу вам на него ответить?

Тремэн поставил пустой кубок. Сидр, восхитительно свежий и ароматный, немного смягчил его мрачное настроение.

— Мне это кажется очевидным! Не вы ли вели его, были его защитником и наставником? Если кто и может навести меня на след, то только вы.

Бальи де Сен-Совер резко подался назад, а его серые глаза загорелись гневом.

— След? Какое слово для принца! Кем он стал для вас? Обычной дичью?

— Обыкновенным вором! И тем хуже, хотя я вас шокирую. Он забрал мою дочь, вы понимаете? Похитил мою дочь с пляжа! Того самого, где вы с ним садились на корабль. Такова его признательность за гостеприимство, пережитую опасность и пролитую кровь.

Ледяные доспехи, в которые, казалось, облачился бальи при появлении Тремэна, исчезли благодаря подлинному изумлению.

— Вашу дочь? Вы говорите об Элизабет?

— У меня никогда не было другой дочери. Она гостила у госпожи де Варанвиль и каждое утро совершала прогулку верхом. Однажды ее лошадь вернулась одна, но вот с этим.

Из маленького портмоне Гийом достал последнюю записку Элизабет и булавку с геральдической лилией, которой она была прикреплена к потнику лошади. Он протянул оба предмета старику, который пробежался глазами по тексту записки и на мгновение задержал в пальцах крохотное золотое украшение. Наконец, он вздохнул:

— Что я могу вам сказать? Если вы видели Алексиса Ле Венера, он должен был сказать вам, что вот уже почти пять лет я живу здесь, вдали от всего и от всех. Откуда я мог бы знать, где находится мой король?

— Вы были так к нему привязаны! Почему же вы его покинули? И покинули ли вы его? В конце концов, последнее время он провел в Нормандии, и вы тоже здесь. Уж не прячете ли вы его где-нибудь в вашем огромном замке?

— Прятать его? От кого, от чего? Разве вам неизвестно, что он объявлен умершим в Тампле в 1795 году? Его никто не ищет. Что же до меня, то я умер бы от стыда, если бы мне пришлось принимать его в такой нищенской обстановке. Ищите его в другом месте, господин Тремэн! Здесь его нет. Должен ли я дать вам слово дворянина? — добавил он с высокомерием, которое смутило его гостя.

— Это ни к чему, и я прошу у вас прощения. Но постарайтесь меня понять: с тех пор как моя дочь исчезла, я как будто в аду. Ей всего шестнадцать лет, но она вовлечена в авантюру, всей серьезности которой она определенно не осознает. Я слишком легкомысленно отнесся к ее чувствам, которые зреют в ней с тех самых пор, как ваш протеже появился в «Тринадцати ветрах». Она полюбила его сразу, той детской любовью, которая, как я знаю по собственному опыту, может наложить отпечаток на всю жизнь. Элизабет так и не смогла его забыть.

— И он тоже не смог. Я знаю, что он не переставал думать о ней до того дня, когда мы с ним расстались. Если он вернулся в Котантен, то только ради нее.

— Но почему не для того, чтобы собрать своих сторонников? Разве не носил он титул герцога Нормандского? — с горечью вопросил Гийом. — Он мог бы убить одним ударом двух зайцев.

— Друг мой, вспомните, что ему всего лишь восемнадцать лет. В этом возрасте живут только сердцем. Я полагаю, вы искали свою дочь?

— Разумеется. Я обыскал пляж, где они встретились, проехал по берегу, спрашивал рыбаков и крестьян. Лишь один из них сумел заметить одномачтовую яхту, которая подплывала к песчаному берегу, куда последние несколько дней Элизабет отправлялась на прогулку. Но он видел только черный корпус и белый парус. А потом яхта отчалила. Судя по всему, она направилась в Шербур. Я расспрашивал людей и в городе, и в порту. Безрезультатно! Море не хранит следы кораблей… И тогда я подумал, что вы, возможно, по-прежнему с ним. И решил выяснить, не дошли ли новости о вас в эти места…

— Но неужели вы могли подумать, что, если бы я был с ним, я бы позволил ему увезти Элизабет? Я испытываю нежность к вашим детям, Гийом. Нежность деда, каковым я мог бы быть… Даю вам слово: когда я вернулся в Монтрувр, прошло уже больше года после того, как я расстался с ним на Мальте.

— На Мальте?

Гийома прервал особенно сильный раскат грома, вслед за которым зигзагом сверкнула ослепительная молния, на мгновение озарившая пруд. Судя по всему, гроза так и ходила вокруг маяка в Экуве. В этот момент снова появилась Феодосия. Она принесла зажженный факел. В огромной гостиной стало совсем темно, а мужчины этого даже не заметили…

Женщина произнесла несколько слов на незнакомом Тремэну языке, и бальи в первый раз чуть улыбнулся.