Изгнанник. Пьесы и рассказы

Чтоб всему положить конец, когда ты уже не мог выхо­дить, ты сел, скорчившись, в темноте. Покрыв в свое время 75 000 миль или примерно трижды экватор. Ни разу не отдалясь по радиусу больше трех миль от дома. Дома! Так дожидался очереди в чистилище старый изготовитель лютен, сподобившийся от Данта подобья улыбки, а теперь, наверно, распевающий-таки славословия в одном из бла­женных сонмов. В любом случае здесь мы с ним и про­стимся. Помещение без окон. Когда ты открываешь глаза, разрежается темнота. И вот, значит, сейчас на спине, в тем­ноте, ты когда-то уселся скорчившись, когда отказало тело, отказалось выходить. Выходить, бродить по извилистым тропкам, по пастбищам, то пустым, то весело клубящимся овцами. Бок о бок с тенью отца в его старых дорожных обносках, а потом долгие годы бродить одному. Шаг за шагом прибавляя ко все растущей сумме уже исчисленных шагов. Время от времени останавливаясь, свесив голову, подбивая итог. И — опять от нуля. И вот, значит, сидя скорчившись, ты вдруг ловишь себя на том, что вообра­жаешь, будто ты не один, прекрасно отдавая себе отчет в безотчетности воображения. Процесс тем не менее идет как по маслу, как бы смазанный, так сказать, собственной абсурдностью. Не то чтоб ты буквально произносил: Я знаю, что бессмысленно, и однако упорствую. Нет. Ибо первое лицо единственного числа, а уж тем паче мно­жественного, в твоем словаре отсутствует. Но и без слов ты себя наблюдаешь, как, скажем, незнакомца, страдающе­го болезнью Годкина[25], или, если угодно, Персиваля Пот­та[26], застигнутого на молитве. Время от времени тебе вдруг приходит охота вытянуться. Сразу приходят в движе­ние все части. Руки отпускают колени. Поднимается голо­ва. Начинают распрямляться ноги. Откидывается корпус. И все это вместе и много чего другого соответственно производит все это, пока может производить, и затем останавливается. Теперь, лежа навзничь, ты снова прини­маешься за свою сказку с того места, на котором был прерван процессом укладывания. И продолжаешь до тех пор, пока тебя не прервет противоположный процесс. Так, в темноте, то скорчившись, то на спине, ты трудишься без толку. И тогда как переход из первого положения во вто­рое производится с каждым разом охотней и легче, в от­ношении обратного мы наблюдаем обратное. Пока вместо редкого отдыха, каким она служила сперва, распростертость делается привычкой, а потом уж и нормой. Теперь ты на спине, в темноте и больше не сможешь усесться, сжать руками колени, свесить голову до отказа. Но с за­прокинутым лицом будешь трудиться без толку над своей сказкой. Пока наконец не услышишь, что слова приходят к концу. С каждым напрасным словом ближе к последнему слову. А с ними и сказка. Сказка о ком-то с тобой в темно­те. Сказка о ком-то, сочиняющем сказку о ком-то с тобой в темноте. И насколько же лучше наконец-то потерянный труд и — молчанье. И ты — как всегда.

Сэмюэль Беккет (р. 1906) — выдающийся ирландский писатель. В 1938 г. переселился во Францию. С равным искусством владея английским и французским, Беккет создал на этих языках произведения разных жанров, среди них романы ’’Мэрфи» (1938), ’’Моллой» (1951), ’’Мэлоун умирает» (1951), ’’Безымянный» (1953), сборники рассказов ’’Больше замахов, чем ударов» (1934), ’’Четыре новеллы» (1954), ’’Общение» (1979) и др. Широкую известность принесла Беккету его первая пьеса «В ожидании Годо» (1952), за которой последовали ’’Эндшпиль» (1957), ’’Последняя лента Крэппа» (1957), ’’Счастливые дни» (1961) и др. Экспериментальное по своему характеру, творче­ство Беккета оказало огромное влияние на разви­тие литературы в странах Запада после второй мировой войны, выразив ощущение бессилия лич­ности перед лицом тотального насилия. В 1969 г. Беккету была присуждена Нобелевская премия.