Изгнанники

Митридат лежал с закрытыми глазами, у его ног сидела девочка-подросток в коротком шерстяном хитоне, кутающаяся в меховой плащ. Эллона была отличной лучницей, как и ее мать, но ее навыки сегодня были почти бесполезны. Один-два выстрела – и тетива намокнет в таком тумане…

Митридат открыл глаза, будто и не спал:

– Сколько нужно солдат, чтобы атаковать нас?

– Не меньше тысячи,–Битоит уже сам догадался, что они все-таки попались в ловушку, здесь столько не спрячешь, да они и бесполезны на узком пляже,–тут в ряд больше трех десятков не поставишь!

– Значит, их цель–не мы!

– Мама!–вскочила на ноги Эллона.

– Что может быть интересно Помпею в нашем разбитом войске? – Митридат уже сам просчитал ответ.

– Кроме царя Митридата, которого Помпей ненавидит всем сердцем… Амазонка! Для травли в Колизее, на потеху римлянам, – Битоит уже набрасывал бурку и накручивал башлык.

– Стой! Додумай уже до конца! – приказал Митридат, – Как они организуют атаку?

– Заведут пехоту в пещеры со множеством проходов, своих людей отправят выше в горы, там наверняка есть крепкие места, а в деревне, несомненно – засада. Конные, без луков, их цель – Гипсикратия. Пронесутся мимо нас вскачь, поедут прямо к Помпею в Каппадокию. Возможно, ударят по нам еще и с тыла, по кромке моря.

Битоит высунул голову из шатра, заорал, приказывая разбирать лагерь, а перекрывать проход вдоль моря южнее речного устья.

– Мальчишку своего пошли за Фарнаком, – подсказал Митридат, – пусть возвращаются!

Мальчишка вообще-то был младшим подручным войскового жреца Полиандра, но в их жалкой участи совмещал служение жрецу со служением воителю, меньше опасаясь грубости Битоита, чем ласк похотливого служителя Зевса.

Впрочем, старческую плоть Полиандра с успехом согревали двое старших учеников – смазливые и вечно сытые Аркобазан и Фидий.

Джулат мигом влетел в палатку, уяснил, что сказать Фарнаку, понял, по какой дороге скакать, выбрал лошадку поменьше ростом, и уже на ходу обнаружил, что на нем мягкий плащ царевой дочки Эллоны. Это оказалось как нельзя кстати, ибо мелкий дождь вскоре сменился крупными хлопьями снега.

Фарнак

Боспорское войско втянулось в ущелье, прямое и ровное, с бурливой и глубокой рекой. Провожатый – тот самый калека-переводчик – махнул рукой в сторону левого притока. Эта речушка была значительно меньше, легко перейти вброд, но ущелье имела глубокое и скалистое, петлями выводящее на плоскогорье. Фарнак едва поспевал за стариком, который ловко прыгал по узкой тропке, ведущей вдоль прихотливо извивающегося русла. На выходе на плоскогорье ущелье извивалось улиткой, расширялось, рассыпалось на несколько оврагов. Калека махнул культей руки в сторону высокой стены – на высоте нескольких десятков человеческих ростов зияло отверстие пещеры. Чтобы подойти ко входу, требовалось сперва по оврагам подняться почти до самого плоскогорья, а затем идти по карнизу под скалами, нависающими над скальной стеной ущелья. Снизу карабкаться не имело смысла, сверху – потребовались бы крепкие веревки, которых у них не было.

Фарнак подумал, где бы он сам организовал засаду, и решил, что либо это будут лучники в пещере, либо пращники наверху, на плоскогорье. Он послал десяток скифов разведать поверху, а в пещеру пока решил не соваться – поискать топлива, чтобы выкурить либо зверя, либо человека.

– Следы вели туда, – пояснил калека, показывая на проем пещеры.

– Ты заходил внутрь? – поинтересовался Фарнак.

– Лазил мальчишкой. Там много ходов, есть вертикальный колодец, внизу подземная река.

Крикнула птица – скифы предупредили, что вокруг никого нет. Значит, пещера.

Проводник осторожно шел впереди, и вдруг ужом скользнул вперед, во мраке сыром растворившись. Фарнак сплюнул:

– Костер! Сырых веток побольше! Кстати, какого демона он нас завел в эту глушь?

– Отманить нас решил от царя, заманил сюда, там небось сзади его родичи нам тропу сбивают! – словоохотливо объяснил кто-то из сивоголовых ветеранов, не дослужившийся до команд, но сумевший сберечь себя в сотнях сражений, что тоже было неплохо.

Фарнак завыл волком, так, что эхо пошло по ущелью, послал два десятка назад охранять тропу, полсотни рассыпал по плоскогорью – по дыму искать выходы из пещеры, остальные уже сложили перед пещерой гору сучьев в два человеческих роста. Огонь долго не хотел заниматься, но, в конце концов, пошел дымок, и вот уже ветер в пещере ревет, как в дымоходе великанов. Тяга была превосходной, гора сучьев не уменьшалась, в огонь летели мокрые ветки, обвитые вечнозеленым плющом, гнезда омелы с маленькими цветочками, бурая прошлогодняя листва. Дым летел в пещеру, воя в вихре, и оттуда вскоре донесся ответный вой, полный муки, кашель, и шум спотыкающихся шагов.

Выскочило с пол-дюжины, лохматые, с невидящими глазами, некоторые размахивали клинками в виде серпов с заточкой по внутреннему краю. Калеки меж ними не было – то ли свои затоптали, то ли покончил с собой, задохнулся, упал – лезть проверять никому не хотелось.