ИЗГНАННИКИ

— Я к этому подхожу. Дальше в этой книге рассказывается о поведении женщины во время допроса. «Когда палач приблизился к ней, она узнала его по веревкам, которые он держал, и тотчас же протянула к нему руки, молча оглядев его с головы до ног». Что вы на это скажете?

— Да, все так и было.

— Она и бровью не повела при виде деревянного коня и колец, при помощи которых было вывернуто столько членов и исторгнуто у страдальцев столько воплей и стенаний. Когда взор ее обратился на приготовленные для нее три ведра воды, она с улыбкой заметила: «Мсье, как видно, вся эта вода принесена сюда для того, чтобы утопить меня. Надеюсь, вы не рассчитываете заставить проглотить столько воды такую малютку, как я?» Дальше идет подробное описание пытки. Читать?

— Нет, ради бога, не надо!

— Вот фраза, которая наверняка уж докажет вам, что вы видели сегодня во сне ту самую сцену, которая описана здесь: «Добрейший аббат Пиро, будучи не в силах вынести зрелище мук своей подопечной, поспешил выйти из комнаты». Ну как, убедились?

— Полностью. Это, вне всякого сомнения, одно и то же событие. Но кто же была она, эта женщина, такая миловидная и так ужасно кончившая?

Вместо ответа Дакр подошел ко мне и поставил лампу на столик, стоявший у изголовья моей постели. Взяв злополучную воронку, он поднес ее медным ободком близко к свету. В таком освещении гравировка казалась более отчетливой, чем вечером накануне.

— Мы с вами уже пришли к выводу, что это эмблема титула маркиза или маркизы, — сказал он. — Мы далее установили, что последняя буква — Б.

— Несомненно, Б.

— А теперь насчет других букв. Я думаю, что это, слева направо, М, М, д, О, д и — последняя — Б.

— Да, вы, безусловно, правы. Я совершенно ясно различаю обе маленькие буквы д.

— То, что я вам читал, — это официальный протокол суда над Мари Мадлен д'Обрей, маркизой де Брэнвилье, одной из знаменитейших отравительниц и убийц всех времен.

Я сидел молча, ошеломленный необычайностью происшедшего и доказательностью, с которой Дакр раскрыл его истинный смысл. Мне смутно вспоминались некоторые подробности беспутной жизни этой женщины: разнузданный разврат, жестокое и длительное истязание больного отца, убийство братьев ради мелкой корысти. Вспомнилось мне и то, что мужество, с которым она встретила свой конец, каким-то образом искупило в глазах парижан те ужасы, которые она творила при жизни, и что весь Париж сочувствовал ей в ее смертный час, благословляя ее как мученицу через каких-нибудь несколько дней после того, как проклинал ее как убийцу. Лишь о дно-единственное возражение пришло мне в голову.

— Как же могли попасть ее инициалы и эмблема ее титула на эту воронку? Ведь не доходило же средневековое преклонение перед знатью до такой степени, чтобы украшать орудия пытки аристократическими титулами?

— Меня это тоже поставило было в тупик, — признался Дакр. — Но потом я нашел простое объяснение. Эта история вызывала к себе жгучий интерес современников, и нет ничего удивительного в том, что Рейни, тогдашний начальник полиции, сохранил эту воронку в качестве жутковатого сувенира. Не так уж часто случалось, чтобы маркизу Франции подвергали допросу с пристрастием. И то, что он выгравировал на ободке ее инициалы для сведения других, было с его стороны совершенно естественным и обычным поступком.

— А что это? — спросил я, показывая на отметины на кожаном горлышке.

— Она была лютой тигрицей, — сказал Дакр, отворачиваясь. — И как всякая тигрица, очевидно, имела крепкие и острые зубы.

Смуглая рука

Всем известно, что сэр Доминик Холден, знаменитый хирург, трудившийся чуть ли не всю жизнь в Индии, завещал свое состояние мне и что после его смерти я превратился из скромного врача, который трудится ради куска хлеба, в богатого владельца старинного поместья и огромных земель. Известно также, что у сэра Доминика было по меньшей мере пять более близких родственников, чем я, и согласно закону им-то и должно было достаться наследство, так что его выбор сочли необъяснимой причудой. Однако я уверяю всех, кто разделяет это мнение, что они глубоко заблуждаются, ибо хоть я и подружился с сэром Домиником, когда он уже был в преклонных годах, тем не менее существовали веские причины, почему он выказал таким способом свое расположение мне. Между прочим, хоть я и рассказываю эту историю сам, поверьте — мало кто оказывал когда-либо ближнему столь важную услугу, какую оказал моему индийскому дядюшке я. Вы наверняка назовете эту историю небылицей, но она столь необычна, что я просто почитаю своим долгом ее рассказать, а уж как вы к ней отнесетесь — дело ваше. Итак, приступим.