Изгнанники

Эрнест появился на тёмной улице позже, намного позже. Кафе он также узнал сразу. Не сомневаясь, толкнул двери и вошёл. Его хлопали по плечам, предлагали присесть, совали ему в руку стаканы с выпивкой – но он отстранил всех и прошёл дальше. Посетители не обиделись, просто вернулись к своим разговорам.

У барной стойки он остановился. Сел на высокий стул, положил руки на столешницу. Взглянул на бармена.

Тот светился – ярко, так, что невозможно было различить его черт. Но в то же время глаза этот свет уже не резал.

Бармен ничего не предложил, ничего не спросил. Поставил перед Эрнестом бутылку и стакан, кивнул и удалился.

Наливая себе виски, Эрнест думал о том, что не мыслил так ясно уже многие, многие годы. Сейчас ему было жаль Мэри, своих предыдущих жён, детей, друзей… Всех тех, кому он доставлял хлопоты при жизни. Сейчас всё былое казалось предельно ясным, словно тени, в которых прятались сомнения и недоговорки, растаяли от света человека за стойкой.

Теперь было ясно, кто перед ним. Эрнест вгляделся в него и узнал крохотную частичку себя самого. Один из тысяч лоскутков, из которых был сшит светящийся человек, был им, Эрнестом. За всю свою жизнь он скопил всего один лоскуток света. Немного – но больше, чем миллиарды тех, кто в это место никогда не попадёт.

И все, кто были здесь, были крупицами света, из которых родился светящийся человек.

Эрнест хмыкнул и пригубил виски. Это был отличный виски. С таким вполне можно было встретить вечность.

ОН…

…не был Мадлен. Не был матерью Уайльда. Не был ангелом. ОН был кем-то – или чем-то – чему дали жизнь все они. И когда человек из света осознал себя, то главное, что ОН понял – светом нужно делиться. Только так можно зажечь свет в чужой душе или сохранить тот свет, который может погаснуть. А после и получить этот свет, впитав его, сделав частью себя.

ОН был каждым из приведённых сюда людей. И был кем-то большим.

Тех, кто способен силой своего дара изменить вектор истории, всегда было мало. Они меняли не только своих близких, но и людей по всему миру, во все эпохи. К сожалению, очень многие из них оставались изгнанниками.

Если не всю жизнь, то хотя бы последнюю её часть. Мольер, Уайльд, Хемингуэй… Да мало ли их было. Свет в их душе мог погаснуть, и им никто не мог помочь – кроме них же самих. То есть, кроме НЕГО.

С НИМ они не умирали. Жизнь перемалывала их в муку, но мир сохранял тот свет, что они накопили за жизнь.

К счастью, людей, способных создавать прекрасное и готовых показывать жизнь тем, кто не видит или не смотрит, с каждым веком становилось всё больше. Когда-нибудь все эти люди присоединятся к НЕМУ – и ко всем тем, кто пришёл раньше, ведущим свои бесконечные разговоры за гранью земного мира. Там, где они уже никогда не будут изгнанниками.

Золотистый силуэт растаял у постели Мольера.

Исчез у кровати Уайльда.

Ушёл из дома Хемингуэя.

Вышел из десятков домов и квартир.

И шагнул в следующие сотни.

К людям, желающим увидеть оставшийся после великих свет.

А ещё туда, где ждали новые изгнанники.