Изгнанники

Она вышла из комнаты с торжествующим видом. Борьба была ужасна, но тем слаще победа. Де Монтеспан вынула из письменного стола с инкрустациями маленькую розовую бумажку и набросала на ней несколько слов. Вот что там значилось: «Если г-жа де Ментенон пожелает передать что-либо его величеству, она может застать его в продолжении нескольких часов у г-жи де Монтеспан». Она надписала имя соперницы и немедленно послала это послание с маленьким черным пажом, вручив ему и приказ короля.

Глава XI. СОЛНЦЕ СНОВА ПОКАЗЫВАЕТСЯ

Почти целую неделю новое настроение короля не изменялось. Образ жизни был все тот же, но только в послеобеденное время его теперь привлекала комната красавицы, а не г-жи де Ментенон. И, сообразно этому внезапному возврату к прежней жизни, одежда его стала менее мрачной: серый, светло-желтый или лиловый цвета сменили черный и синий. На шляпах и отворотах вновь показались золотые галуны, а место в королевской часовне оставалось пустовать в продолжение трех дней подряд. Походка его стала живее, и он по-юношески размахивал тростью в виде вызова тем, кто счел его обращение к религиозности за признаки старости. Г-жа де Монтеспан отлично знала, с кем имеет дело, искусно использовав этот намек.

Повеселел король — повеселели и все придворные. Залы дворца приняли прежний блестящий вид, в них появились нарядные одежды с пышными вышивками, лежавшие годами в сундуках. В часовне Бурдалу тщетно велась проповедь перед пустыми скамьями, а в балете на открытом воздухе присутствовал двор и неистово аплодировал танцорам. Приемная Монтеспан по утрам была битком набита просителями, между тем как комнаты ее соперницы пустовали так же, как до того времени, пока король еще не обратил на нее своего благосклонного внимания. Лица, давно изгнанные из дворца, начали беспрепятственно появляться в коридорах и садах, а черная ряса иезуита и пурпуровая сутана епископа все реже и реже мелькали в королевском кругу.

Но партия духовенства, бывшая в одно и то же время вдохновителем и руководителем ханжества и показной добродетели при ддворе, не особенно тревожилась этим королевским отступничеством. Зоркие глаза священника или прелата следили за выходками Людовика с опытностью охотника, наблюдавшего молодую лань, прыгающую на лугу и воображающую себя совершенно свободной, между тем как повсюду расставлены сети и она так же в руках охотника, как и та, что лежит уже связанной у его ног. Они знали, что очень скоро какое-нибудь недомогание, огорчение, случайное слово напомнят королю о возможной когда-либо смерти, и Людовика снова охватит суеверный ужас, занимавший в его сердце место религии. Потому-то они терпеливо выжидали возвращения блудного сына молча, обдумывая, как бы лучше встретить его.

С этой целью королевский духовник, отец Лашез, и Боссюэт, знаменитый епископ из Мо, однажды утром явились в комнату г-жи де Ментенон. Перед мадам стоял глобус, и она преподавала географию хромому герцогу Мэнскому и шаловливому маленькому графу Тулузскому, которые оба в достаточной мере унаследовали от отца нелюбовь к учению, а от матери — ненависть к какой бы то ни было дисциплине и стеснениям. Однако удивительный такт и неистощимое терпение г-жи де Ментенон внушили любовь и доверие к ней даже этих испорченных принцев, и одним из величайших огорчений г-жи де Монтеспан было то, что не только ее королевский любовник, но даже и собственные дети тяготились ее блестящим, роскошным салоном, охотнее проводя время в скромной квартирке ее соперницы.

Г-жа де Ментенон, отпустив учеников, встретила духовных особ с выражением привязанности и уважения не только в качестве личных друзей, но и как великих светочей галльской церкви. Министру Лувуа она предложила сесть на табуретку в ее присутствии, теперь же уступила гостям оба кресла, а сама настояла на том, чтобы занять более скромное место. За последние дни лицо ее побледнело, черты лица сделались еще более тонкими, но выражение мира и ясности осталось неизменным.

— Я вижу, у вас было горе, дорогая дочь моя, — произнес Боссюэт, взглянув на нее ласковым, но проницательным взглядом.

— Да, ваша милость. Всю прошлую ночь я провела в молитве, прося бога избавить нас от этого испытания.

— А между тем вам нечего бояться, мадам… Уверяю вас, совершенно нечего. Другие могут полагать, что ваше влияние исчезло, но мы, знающие сердце короля, мы думаем иначе. Пройдет несколько дней, в крайнем случае несколько недель, и снова глаза всей Франции устремятся на вашу восходящую звезду.

Лицо де Ментенон затуманилось, и она бросила на прелата взгляд, как бы говорящий, что речь его не особенно пришлась ей по вкусу.

Однако слова эти были произнесены иезуитом. Голос его был ясен и холоден, а проницательные серые глаза, казалось, читали самое сокровенное в ее сердце.