В дыму снова промелькнула серая шляпа с пером. Де ла Ну и дю Лю выстрелили одновременно, и шляпа взлетела на воздух. В тот же миг кусты раздвинулись и высокий воин очутился перед глазами защитников. Лицом он походил на индейца, но цвет кожи был несколько светлее и остроконечная черная борода падала на охотничью куртку. Презрительным движением он вскинул руки, простоял одно мгновение, пристально смотря на форт, и затем прыгнул назад под прикрытие среди града пуль, подсекавших все мелкие ветви вокруг него.
— Да, он довольно-таки храбр, — с ругательством повторил дю Лю. — У ваших оброчных в руках чаще бывали мотыги, чем мушкеты, судя по меткости их стрельбы. Однако индейцы, кажется, собираются к восточной стороне и, я думаю, скоро пойдут на штурм.
Действительно, со стороны ограды, защищаемой де Катина, пальба стала гораздо ожесточеннее, и ясно было, что тут сосредоточен главный удар ирокезов. Из-за каждого ствола, пня, дупла и куста вылетали красные искры, окруженные серым дымом, и пули пели непрерывную песню смерти, пролетая сквозь бойницы. Амос просверлил себе дыру в частоколе на фут от земли и, лежа ничком, заряжал ружье и стрелял с обычным методическим спокойствием. Рядом с ним стоял Эфраим Сэведж с сурово сжатыми губами, с горевшими глазами из-под нахмуренных бровей. Вся душа его была поглощена истреблением "амалекитян". Шляпа капитана свалилась с головы, седые волосы развевались по ветру, большие пороховые пятна пестрели на его загорелом лице, а ссадина на правой щеке показывала место, куда контузила его индейская пуля. Де Катина держался как опытный стратег. Он расхаживал среди своих людей с короткими фразами похвалы или предостережения теми пламенными словами, грубыми и меткими, от которых разгораются сердца и вспыхивают щеки. Семеро из его людей пали убитыми, но так как атака, усилившись на его стороне, ослабела с другой, то старик де ла Ну спешил к нему на помощь с сыном, а дю Лю привел десять человек. Де ла Ну только что протянул табакерку де Катина, как пронзительный крик сзади заставил его обернуться. Онега ломала руки над трупом сына. Сразу было очевидно, что пуля прошла Ахиллу сквозь сердце и он был уже мертв.
На одно мгновение худое лицо старика вельможи слегка побледнело и рука, державшая золотую табакерку, закачалась, словно ветка от порыва ветра. Но он тотчас же овладел собою, сунул руку в карман и, сжав ее в кулак, подавил судорогу, исказившую было его лицо.
— Все де ла Ну умирают на поле чести, — произнес он. — Я думаю, в тот угол, где стоит пушка, надо прибавить людей.
Теперь стало ясно, почему ирокезы выбрали главною целью нападения именно восточную сторону. Здесь, между пушкой и оградой, находилась группа кустов, могущая служить им надежным прикрытием. Там мог укрыться целый отряд, чтобы идти на окончательный приступ. Один за другим два воина переползли через неширокую полоску открытого пространства, за ними перепрыгнул третий, и все скрылись в кустах. Четвертый был ранен и упал с перешибленной спиной в нескольких шагах от опушки леса, но поток воинов продолжал непрерывно стремиться вперед, пока тридцать шесть дикарей не притаились под ветвями. Настало время отличиться Амосу Грину.
С того места, где он лежал, отчетливо виднелась белая полоска от срезанной им березовой коры. Грин знал, что прямо под ней лежит мешок с порохом. Он нацелился в полоску и потом медленно повел мушку ружья вниз, пока не установил ее, насколько мог рассчитывать, против деревца, находившегося среди чащи кустарника. Первый выстрел остался без последствий, а при втором прицеле он уже навел мушку на фут ниже. Пуля попала в мешок. От происшедшего мгновенно взрыва задрожал дом и весь ряд крепких кольев ограды закачался, словно колосья в поле or набега ветра. Столб синего дыма поднялся выше самых громадных деревьев; после могучего удара наступило гробовое молчание, нарушаемое только шумом падающих тел. Затем раздались дикий крик радости осажденных и в ответ на него бешеный вопль индейцев, а пальба из леса возобновилась с еще большей яростью.
Но удар был нанесен врагу чувствительный. Из тридцати шести воинов, избранных авангардом за свою храбрость, только четверо вернулись в лес, да и те были так изувечены, что могли считаться погибшими. Индейцы и раньше понесли уже большие потери, а это новое бедствие заставило их переменить план атаки. Ирокезы были настолько же осторожны, насколько храбры, и лучшим вождем считался у них тот, кто дорожил жизнью своих воинов. Пальба постепенно слабела и наконец, за исключением единичных выстрелов, почти замолкла.
— Неужели они прекратят атаку?! — с радостью вскрикнул де Катина. — Амос, вы, кажется, спасли нас.
Но осторожный дю Лю покачал головой.
— Скорее волк бросил бы полуобгрызанную кость, чем ирокезы — такую добычу.
— Но ведь они понесли огромные потери.