Изгнанники (без указания переводчика)

Людовик, по прирожденному эгоизму, так привык смотреть на всякое событие только со стороны, касающейся лично его, что ему и в голову не могло прийти, чтобы многострадальная семья, всегда покорно выполнявшая все требования, осмелилась что-либо возразить против нового решения монарха. Поэтому он очень удивился, когда после полудня брат короля, попросив у него частную аудиенцию, вошел к нему в комнату не со свойственным ему смиренным видом и без обычной любезной улыбки, а мрачно насупившись.

Монсье представлял странную пародию на своего венценосного брата. Он был ниже него, но благодаря громадным каблукам казался высокого роста. В лице его не было привлекательности. Монсье был толст, ходил несколько вперевалку и носил громадный парик, длинные букли которого падали ему на плечи. Лицо его было длиннее и смуглее, чем у короля, нос выдавался сильнее, но глаза у него были такие же, как и у брата: большие, карие, унаследованные ими обоими от Анны Австрийской. У него не было простого и вместе с тем величавого вкуса, которым отличалась одежда монарха; платье его было увешано развевающимися лентами, шелестевшими на ходу; громадные пучки шелка совершенно закрывали ноги. Кресты, звезды, драгоценности и знаки отличия были разбросаны по всей одежде; широкая голубая лента ордена Св. Духа красовалась на его камзоле; на конце большой бант этой ленты служил ненадежной поддержкой осыпанной бриллиантами шпаге. Такова была фигура, подкатившаяся к королю, держа в руке шляпу со множеством перьев. Умом, как и наружностью, он представлял собою комичную копию монарха.

— Что это, Монсье, сегодня вы как будто не так веселы, как обычно? — с улыбкой проговорил король. — Одежда у вас, правда, ярких цветов, но чело омрачено. Надеюсь, что "мадам" и герцог Шартрский здоровы?

— Да, они здоровы, Ваше Величество, но печальны, как и я и по той же причине.

— Вот как. А в чем дело?

— Нарушал ли я когда-либо мой долг младшего брата, Ваше Величество?

— Никогда, Филипп, никогда! — говорил король, любезно кладя руку на плечо брата. — Вы даете превосходный пример моим подданным.

— Так почему же вы желаете оскорбить меня?

— Филипп!

— Да, государь, повторяю — оскорбить. Мы королевской крови, как и наши жены. Вы женились на испанской принцессе, я — на баварской. Это было снисхождение, но я все-таки обвенчался с ней. Моя первая жена была английская принцесса. Как можем мы принять в нашу семью, вступавшую в такие союзы, женщину, вдову горбуна-поэта, сочинителя пасквилей, имя которого стало притчей в языцех всей Европы!

Король в изумлении смотрел на брата, но при этих словах удивление сменилось гневом.

— Клянусь честью! — крикнул он. — Клянусь честью, я только что говорил, что вы превосходный брат, но боюсь, что заключение мое было немножко преждевременным. Итак, вы осмеливаетесь идти против дамы, избранной мною в жены?

— Да, государь.

— А на каком основании?

— По праву семейной чести. Ваше Величество, настолько же касающейся меня, как и вас.

— Неужели же вы до сих пор не научились, что в этом государстве я — единственный источник чести и что всякий, кого почту я, тем самым становится достойным уважения? Если бы я взял нищую с улицы Пуассоньер, то и тогда смог бы поставить ее на такую высоту, что самые знатные вельможи должны были бы преклониться перед нею. Разве вы этого не знаете?

— Нет, не знаю! — прокричал брат короля с упрямством слабого человека, выведенного из себя. — Я считаю это оскорблением мне и моей жене.

— Вашей жене? Я очень уважаю Шарлотту-Елизавету Баварскую, но чем она выше женщины, дедушка которой был дорогим другом и товарищем по оружию Генриха Великого? Довольно. Я не унижусь до того, чтоб разговаривать с вами об этом. Уходите и не являйтесь ко мне, пока не научитесь не вмешиваться в мои дела.

— И все же моя жена не будет знаться с ней, — насмешливо проговорил Монсье.

Король порывисто бросился к нему; тот повернулся и исчез из комнаты настолько поспешно, насколько позволяли ему неуклюжая походка и высокие каблуки.

Но королю не суждено было испытать покоя в этот день. Если вчера друзья г-жи де Ментенон собирались около нее, то сегодня действовали враги. Брат короля только что исчез, как в комнату поспешно вбежал юноша, на богатой одежде которого виднелись следы скачки по пыльной дороге. Это был молодой человек, бледный, с каштановыми волосами; в чертах лица его угадывалось сходство с королем; исключением был нос, изуродованный в детстве. При виде его лицо короля прояснилось, но снова нахмурилось, когда юноша, бросившись вперед, упал на колени.

— О Ваше Величество! — воскликнул он. — Избавьте нас от этого горя. Избавьте нас от этого унижения. Умоляю вас подумать прежде, чем сделать то, что принесет бесчестие вам и нам.

Король отшатнулся от него и с сердитым видом стал ходить взад и вперед по комнате.

— Это невыносимо! — крикнул он. — Это было дурно со стороны брата, но еще несноснее со стороны моего сына. Вы в заговоре с ним, Людовик. Монсье научил вас сыграть эту роль.

Дофин встал с колен и пристально взглянул на своего разгневанного отца.