Изгнанники Эвитана [Дилогия]

Храбрая спасительница взяла на себя самое страшное. Открыть дверь.

Потому что слуги не могли убить лорда в запертом изнутри кабинете. А потом пройти сквозь стены.

И закрыть дверь они не могли. Ключи есть лишь у лорда и леди.

Взяла ли Полина связку? А если заскрипит замок?!

Леон рванулся назад, но на пути столкнулся с возлюбленной.

— Уже всё! — прошептала она, запирая спасшую их потайную дверь.

Юноша успел сделать лишь два шага, когда в кабинете послышался шум. А затем — вскрик.

Творец милосердный, они едва успели!

Ужас приковал к месту. И внезапно нахлынула слабость. Ноги налились свинцом….

— Быстрее! — Полина почти тянет отцеубийцу на себе. — Быстрее — или всё зря! Еще чуть-чуть, Леон. Потерпи, мой хороший…

В покоях мачехи он бездумно опустился прямо на пол. Она сама вернула гобелен на место.

— Леон, помоги, — молодая женщина опустилась на колени. Как всего час назад — он сам… Быть может, на том же месте! А Полина уже скатывает ковер. — Завтра вынесем из замка — вместе с одеждой. Теперь ты должен переодеться, и я — тоже. Вдруг всё-таки попала кровь? Вот так… и сюда.

Матушка говорила, этот сундук не открывали лет сто. Даже ключ давно потерян.

Значит, не потерян…

Ковер перевалился через край с глухим стуком. Как земля — на гробовую крышку.

— У меня есть одежда Эдварда. К счастью, вы носили одни цвета. Теперь это нас спасет. Отвернись. Я тоже отвернусь.

Так они и раздевались — спиной друг к другу. Будь это часом раньше — Леон не удержался бы оглянуться. Но то, что случилось, выжгло даже желание. Юноша вяло скинул окровавленную одежду, натянул отцовскую…

Ветер воет в ставнях. А в тон ему — волки. Их голоса уже не мерещатся.

А судя по крику — тело нашли.

Непонятно, как выбраться из покоев Полины незамеченным. Но об этом Леон думать не в состоянии. Как и о чём-то другом…

Сейчас же сюда кто-нибудь придет! Творец милосердный, спаси и помилуй!..

— Леон!

Он обернулся.

Мачеха уже полностью одета. Не в пеньюар, а в домашнее платье. Не голубое — его любимое, а тёмно-бордовое. И сверху — темная накидка. Почти траур.

— Быстрее!

Ее одежда полетела в сундук, его — следом. Полина вмиг провернула ключ и сунула глубоко за корсаж.

— Всё! — устало прошептала она, садясь на широченную (супружескую!) кровать. — Сундук — старинный, бабкина рухлядь, ключи давно потеряны… Нет, не всё, — со сноровистостью опытной горничной молодая женщина застелила постель, разгладила складки. — Садись! — она почти втолкнула пасынка в слишком мягкое кресло.

Достала ратников, сама села напротив.

Доска привычно легла на тонконогий столик. Между обитыми голубым шелком креслами. Мягкими… как постель в камере смертников.

Ратники… Леон с отцом часто просиживали за игрой — часами. Еще до восстания.

Папа иногда поддавался сыну…

Полина расставила фигуры, будто партия идет минут сорок — не меньше. Причем соперники действительно «играли», а не «абы как» понаставили «ратников».

Полина почти всегда проигрывала Леону, это Ирия выигрывала. Но, оказывается, мачеха за доской — ничуть не хуже сестры. Да она — просто великолепный игрок!

О чём он думает?! Какая разница, кто как двигает ратников? Над головой висит обвинение в убийстве родного отца!

Рука бездумно сжала первую попавшуюся фигуру.

И за дверью раздались неотвратимо-тяжелые шаги. А спустя полный липкого страха миг — громкий, уверенный стук в дверь.

3

Так не бывает!

Ирия ожидала от будущего чего угодно. Но не папиной внезапной смерти.

Девушка еще с порога поняла всё. Бросаясь к отцу, падая на колени — уже знала: поздно.

А надежда рвала сердце: нет, жив! Будто краем сознания Ирия отметила что-то неуловимое. А понять за пеленой горя — не смогла…

В раннем детстве Ирия подхватила болотную лихорадку. Даже тогда не трясло так жутко. Руки не слушаются…

Но кинжал нужно вытащить. Папе же больно!

Осторожно вытащить, зажимая рану… А потом — перенести раненого из кабинета, уложить поудобнее…

Бесполезно в кровь кусать губы — слезы вот-вот хлынут горной рекой!

Папа жив! Он не может умереть! Не теперь — когда они, наконец, помирились, когда всё поняли. Когда они снова есть друг у друга!

Нет, сама Ирия сделает только хуже. И поднять не сможет — тем более, осторожно. Но в замке есть врач.

Надо кого-то позвать. Пусть помогут — отнесут папу в его покои. Надо позвать людей — как же она сразу не сообразила?!

Девушка торопливо обернулась к двери.

И застыла. С мгновенно онемевших губ не сорвалось ни звука. Звать никого уже не нужно.

В дверях — камердинер отца. Не сводит глаз с застывшей рядом с мертвым отцом Ирии. С ее руки — на рукояти окровавленного кинжала… И с самого кинжала — в груди лорда.

Старый слуга смотрит на девушку так, будто никогда прежде не видел. И даже не думал узреть нечто столь чудовищное.

4

Это — кошмар. Он пришел в замок Таррент, устроился по-хозяйски. И уходить не собирается.

Когда Леон смотрел на мертвого отца, когда нес тело в кабинет, когда оно рухнуло на пол к ногам сына, он знал: хуже быть уже не может.

Судьба посмеялась — опять. Будто услышала слова Полины: «Подумают на слуг».

Услышала. И распорядилась по-своему.