Изгнанники Менантра. Книга 2

Превозмогая соблазн, Кейст терпеливо ждал, наслаждаясь страданиями сопровождавших его монахов, что также мокли и мерзли рядом с ним, вынужденные принимать капризы погоды и волю Святейшего.

Ворота обители беспрестанно отворялись, принимая все больше посетителей. Судя по гербам, вышитым на плащах, и выгравированным на каретах и сбруе лошадей, в монастырь стекался весь цвет королевской знати Амората и Сальяда.

К исходу третьего дня ворота открылись и к монарху вышли братья обители. Они помогли Кейсту подняться, король с трудом удержался на занемевших от длительного коленопреклонения ногах. Поддерживая под руки, его ввели в ворота обители, затем провели в алтарное помещение. В центре на белоснежном троне сидел Скюло, лицо Верховного жреца сохраняло непроницаемое выражение. Он словно не заметил появление Кейста. Широкий зал заполнили знатные паломники, на балконах, идущих по периметру помещения, размещались лица королевской крови, они сидя наблюдали за происходящим. Дворянство попроще расположилось внизу по обе стороны выложенного черным бархатом пути, женщины и мужчины в богато украшенных нарядах смотрели на проходящего мимо Кейста.

Грязная рубаха, голые, покрытые черной коркой прилипшей грязи стопы, и спутанные черные с проседью волосы вызывали отвращение у высокородной публики. Несмотря на унижение, облик Кейста выражал покорность и смирение, глаз король не поднимал, не желая встречаться взглядом со Скюло. Лишь остроконечная бородка дерзко топорщилась на удлиненном лице короля, тайно выражая истинное отношение к происходящему.

Бархат закончился у ног Святейшества, его полное тело, облаченное в пурпурно-золотистые одежды, возвышалось на троне над согбенной фигурой Кейста. Взгляд Верховного обратился на короля, глядя на него с отеческой любовью Скюло произнес.

– Что привело тебя в обитель бога, сын мой?

– Отец мой духовный, наместник Бога на земле. Раб божий Кейст приносит свое покаяние и просит прощение грехов из твоих рук – тихо, но чеканя каждое слово произнес Кейст.

По залу прошел гул, и тут же умолк, стоило Скюло взглянуть на собравшихся.

– Отрадно слышать, что отступник вроде тебя Кейст Некромант, добровольно явился принести раскаяния в своих грехах. Однако, боюсь, что тебе придется провести немало времени в монастыре прежде, чем, ты сможешь обрести прощение божье. Готов ли ты принять волю бога, и передать судьбу свою в руки его слуг на земле?

Кейст не произнося ни слова опустился на колени, после чего поцеловал перстень на руке, протянутой Верховным. Улыбка затаенного торжества блуждала на толстом лице скопца, его глаза блаженно зажмурились, а дыхание заметно участилось.

– Тогда сын мой, признаешь ли ты власть отца нашего Бога, и наместника его на земле над властью земного правителя!

– Признаю! – произнес Кейст, целуя возникший возле лица пальцы Скюло.

– Готов ли ты искупить свою вину, и пройти путь покаяния?

– Готов!

Первосвященник поднялся с места и слегка наклонившись вперед возложил правую руку на голову Кейста, со словами.

– Назначаю тебе испытание верой. Ты должен пройти путь монаха, до его пострижения, для усмирения плоти и гордыни. Все это время, ты, будешь оставаться в обители, и беспрекословно служить братьям как младший послушник. По истечению года тебя ждет покаяние перед равными и исповедь пред высшим. А сейчас, встань с колен брат Кейст! Прими свое послушание и войди в обитель как младший среди равных, да посетит тебя благословение господне в твоем не легком служении!

Кейст вновь поцеловал протянутые персты старого евнуха, и Скюло под торжественный перезвон вышел из зала.

Тощие монахи, схватили Кейста, неожиданно сильно, для их комплекции и поволокли куда-то вниз. После, его долго мыли и чесали, позже он присоединился к общей молитве монахов.

Как вскоре выяснилось звание младшего послушника, оказалось самым низшим в монастырской иерархии. Его заставили чистить туалеты, и убирать навоз за скотом, позже перевели на строительные работы. От постоянной тяжелой работы и плохого питания монарх слабел день ото дня. Тело беспрерывно ныло непрекращающейся болью от усталости и голода. В келью несколько раз вламывались братья, и учиняли обыски. Часто по ночам, вместо сна, ему приходилось стоять на коленях и читать священные гимны, а утром снова возвращаться к изнурительной работе.

Спустя пару месяцев монахи поостыли, им надоело издеваться над смиренным послушником, и они переключились на вновь прибывших. Стараясь не думать о том, что происходит вокруг, монарх продолжал искать возможность попасть в архив обители. И вскоре ему представился случай.

В светлый праздник Лаверты Чистой, который по традиции закончился грандиозной попойкой, и развратом, с привлечением дам из соседних борделей, главный архивариус, мертвецки пьяный возлежал меж огромных грудей жрицы любви. Он расположился в местной конюшне. Прямо у входа валялась ряса, там-где ученый монах, движимый страстью, стянул ее с себя. Сочный храп возвещал на всю округу, что брат спит беспробудным сном.