Изгнанники: Судьбы книг в мире капитала

На последних страницах второй книги трилогии, «Тонкая красная линия» (1962, русский перевод), — та самая грань, какая отделяет на войне человека от зверя, здравомыслие от безумия. По берегу, направляясь к транспортному судну, шагает только что снятая с позиций измотанная пехотная рота. Жара, полузатопленная японская баржа, на ней солдат грызет яблоко, по другую сторону, подальше от берега — ряды сколоченных крестов для военного кладбища. И заключительная фраза: «Когда-нибудь кто-нибудь из них напишет обо всем этом книгу, и никто не поверит тому, что будет написано, потому что все уже забудут, что так оно и было».

Личный опыт солдата-пехотинца, пережившего ужас и упоение боя, придает непричесанной, расхристанной прозе Джонса неповторимую достоверность и как бы даже сиюминутность.

Три года солдатчины, армейского быта накануне войны, в боях, передышках между ними, в госпиталях, изображены писателем с такой ошеломляющей мужской прямотой, с таким беспощадным реализмом, достигающим местами почти толстовской силы, что ставили в тупик критику в Штатах. «Джеймс Джонс — последний, может быть, выдающийся американский романист, — говорилось в связи с посмертно изданным романом, — который исходил из того, что литература должна непосредственно воспроизводить жизнь, что материал выше мастерства». Но в настоящей литературе нет проблемы мастера и материала. Ибо мастер без материала — безработный мастер, или бывший, исписавшийся, или придуманный. Материал без мастера — все равно материал, который рано или поздно находит своего мастера.

Важнее признание, нет — констатация факта преемственности джонсовской прозы традиции Драйзера, Вулфа, Хемингуэя, если назвать имена только тех, чье непосредственное влияние писатель так или иначе испытал. Прозы, где подчеркнутая неинтеллектуальность скрывает мучительные раздумья автора о человеке и войне, о жизни и смерти. По самой своей сути, а не формально и не хронологически «Только позови» сообщает эстетическую и содержательную цельность трилогии, подводит итог всему творчеству писателя. Книга стала романом-прощанием, романом-завещанием.

В марте 1978 года, когда роман увидел свет, Джон Олдридж заметил, что герои прозаика не ощущают свою причастность к делу разгрома фашизма. Олдридж был прав и неправ. Прав в том тесном смысле, что конфликт романа располагается как бы даже вне центрального конфликта эпохи. Скажу больше. Джонс и сам не до конца проник в истинный характер всемирно-исторической борьбы между силами прогресса и реакции, которая развернулась в 1939–1945 годах. Он думал, что зло коренится в «какой-то темной, агрессивной, мазохистской части человека», как писал он в мемуарно-публицистической книге «Вторая мировая война» (1975).

Но Олдридж неправ в широком, историческом смысле. Герои Джонса, конечно, знали, что сражаются за свою страну, за демократию. Но это знание не было эмоционально пережито ими, не стало стойким убеждением, потому что с самого начала было предано.

Уже пошли в бой фашистские полчища, уже пали Варшава и Париж и бомбят Лондон, уже гитлеровцы вторглись в Советский Союз, а Соединенные Штаты все еще выжидают. В числе первых американцев, кто расплачивался за это выжидание, была 6-я рота 27-го пехотного полка, расквартированного под Перл-Харбором. В ней нес службу рядовой Джеймс Джонс. Поэтому-то всю обиду, недоумение, боль, ярость те

четверо в романе обрушивают на свою страну, сытую, не понюхавшую как следует пороха, самозабвенно занятую стяжательством, пока где-то там, на Тихом океане или в Европе, или в Африке, лилась чья-то кровь. Физически и душевно травмированные, они потеряли и роту, и родину. Им незачем и нечем было жить.

Бесчеловечный порядок, против которого сражались джонсовские солдаты, прямо обличил Стайрон в своем антифашистском романе, какого давно не было в Штатах и, боюсь, не скоро будет. Книги Джонса и Стайрона, двух друзей, дополняют друг друга, являя вершину американской прозы о минувшей войне и предупреждая против опасности новой.

«Хорошая война». Устная история второй мировой войны» назвал свой очередной том (1985) Стаде Теркел, взяв в кавычки основное его заглавие.

Как и прежние книги Теркела («Американские мечтания, потерянные и найденные», «Работа» и др.), эта — собрание записанных на пленку воспоминаний и высказываний о минувшей войне, которыми поделились с автором люди самого разного возраста, социального положения, разных профессий и разных убеждений. Одни вспоминают о боях и погибших товарищах, другие — о том, какое чудесное это было времечко: кончилась депрессия, и экономика пошла вверх, третьи, молодые, говорили, что война «осталась в учебниках», а не в памяти сердца, четвертые: надо было шмякнуть атомную бомбу и на Вьетнам…