Читаем Изгнанники в лесу полностью

Дон Пабло выглядел старше своих лет: заботы, неприятности и серьезные научные занятия сделали его лицо бледным и утомленным. Но взгляд его, обычно серьезный и грустный, загорался иногда блеском молодости, а легкая и изящная походка говорила о силе. Волосы его, по обычаю испано-американцев, были коротко острижены, борода сбрита; густые усы были чисто черного цвета. На нем были бархатные брюки, обшитые внизу кожей, сапоги из желтой кожи и темная, плотно застегнутая жакетка, опоясанная красным шелковым поясом, длинные концы которого, обшитые бахромой, висели с левой стороны. К поясу был пристегнут испанский нож и два пистолета в серебряной оправе, искусно отделанные. Но все это было скрыто под просторным пончо - одеждой, которая в Южной Америке днем служит плащом, а ночью - одеялом. Это просто кусок материи, имеющий размеры и форму обыкновенного одеяла, с отверстием посредине для головы. В Мексике почти все носят такую одежду, называемую там "серапе". Пончо дона Пабло было сделано из отборной шерсти вигони и стоило не менее двадцати фунтов, оно прекрасно защищало не только от холода, но, подобно макинтошу, и от дождя. Шляпа у дона Пабло очень дорогая: это панама, или гвайякиль, которые изготовляют индейцы, выделывают их из особого сорта морской травы, очень редко встречающейся на берегах Тихого океана. Хорошая панама защищает не только от дождя, но и от лучей тропического солнца, что особенно важно в этих знойных странах. Притом она в высшей степени прочна, - может служить двадцать пять и даже тридцать лет. Одежда дона Пабло стоила дорого, из чего было видно, что он человек богатый и благородный.

Его жена - смуглая и прекрасная испанка - также была богато одета: на ней было черное шелковое платье с бархатным, прекрасно вышитым корсажем. Ее плащ и шляпа были такие же, как и у дона Пабло. Все говорило, что она женщина из высшего общества и отличается хорошим вкусом. Мальчик, лет тринадцати, с густыми темными волосами, из-под которых блестели большие черные глаза, был старшим. У его сестры, такой же смуглой, были тоже большие глаза, но в них светилось мечтательное выражение.

Во всем мире нет детей таких красивых, как испанские дети. Смуглая бархатистая кожа их поразительно нежна, широко открытые глаза полны величественной гордости, что у других народов встречается очень редко. Женщины сохраняют это выражение благородства до конца своих дней; мужчины же часто теряют его, потому что нравы и привычки их менее чисты, а безнравственность всегда отражается на лице. Как бы ни было красиво лицо человека, но если он порочен, в выражении его всегда будет что-то низкое, пошлое; между тем как чистота души придает даже безобразному лицу прелесть, которая сохраняется и в старости.

Но и в Испании едва ли можно было бы найти детей более прекрасных, чем Леон и Леона, сын и дочь дона Пабло и донны Исидоры.

Последний из путников, о которых мы говорим, не был креолом. Он был почти так же высок ростом, как и дон Пабло, но худощавее и угловатее, а его длинные и прямые волосы, медно-красный цвет кожи, острый взгляд и характерный костюм выдавали в нем индейца Южной Америки. Потомок благородных перуанских инков, Гуапо тем не менее был слугой дона Пабло. Но между господами и стариком слугой - Гуапо был уже немолод - существовала приязнь, которая, по-видимому, проистекала из более близкой связи, чем бывает обычно между господином и слугой.

Этот индеец принадлежал к числу сторонников Тупака Амару во время восстаний против испанцев. Он был схвачен, брошен в темницу и осужден на смерть. Но благодаря влиянию дона Пабло казнь была отменена, и Гуапо остался в семье своего благодетеля в качестве не только усердного слуги, но и самого преданного и искреннего друга.

Гуапо был обут в сандалии; его обнаженные ноги были покрыты многочисленными шрамами от ран, причиненных кактусами и кустами акаций, покрывающих горы Перу. Короткая юбка из грубой материи доходила до колен, а верхняя часть его тела была совершенно обнажена, и можно было видеть его выразительные мускулы. Когда становилось свежо, Гуапо надевал такое же пончо, как и у его господина, только из более грубой шерсти ламы. Голову он никогда не покрывал. Выразительное лицо его светилось умом, а твердая походка свидетельствовала о здоровье и силе.

Четверо животных везли путешественников и их вещи: Леон ехал верхом на лошади; донна Исидора с дочерью сидели на муле; два вьючных животных, две ламы, эти верблюды Перу, везли вещи. Пабло и индеец шли пешком.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное