Изгнанный медведями

Это не тот, из переулка. Парень был больше, но запах от него, даже отсюда, не мог быть ошибкой. У него так же был небольшой русский акцент, когда спрашивал бармена о ночных поступлениях. Это не было совпадением. Не может быть. Стиснул зубы, подавляя рык.

Неудивительно, что они не могли унюхать меня. Это место кишит оборотнями. И готов поспорить, что за ней пришли после того, как она была здесь, когда заполнила заявление о приёме на работу. Они знали, кем она была, когда она вошла, как и я. Что означало, что Аня никогда не будет в безопасности. Она попала прямо в логово медведей.

Глава 4. Аня

Каллен заполнил собой мои сны, они были странные. Что-то гналось за мной, скрываясь в тени. Не могла даже разглядеть, что. Но, каждый раз, огромные чёрные глаза находили меня в темноте, маня подойти ближе. Бежала за ними, следуя им, как будто эти глаза — моя путеводная звезда. Проснулась на полу, и вся в холодном поту. Был почти полдень.

— Дерьмо! — Я споткнулась, когда попыталась встать. Простыни опутали мои ноги. Должно быть, ворочалась всю ночь. Думала, что с кошмарами покончено. Их не было несколько месяцев пока, наконец, не приняла решение приехать в Блэкфут, и получить ответы, которые мне так нужны.

Сбросила простыни и прошла в гостиную. Пока не выпью кофе, даже нет смысла пытаться думать о чём-то.

Каллен был прав. Должен был быть. Я была в состоянии шока прошлой ночью, мои глаза сыграли со мной злую шутку. Раны на его груди не больше, чем просто царапины. Никто не может исцелиться так быстро. Тёмные глаза Каллена следовали за мной в моих снах, но видела и другого мужчину. Его глаза были кроваво-красные и наполнены угрозой, которая меня пробирала до костей. Даже предположила, кто это. Самый большой из трёх мужчин, которые хотели напасть на меня, конечно, мой мозг воспринимал его, как чистое зло.

Чуть не подпрыгнула, когда зазвонил телефон. Бросила свой плащ на кухонный стол, доставая вибрирующий телефон из кармана. Постучала пару раз по экрану. Выдохнула, когда увидела имя звонящего. Не знаю, почему даже не удосужилась позвонить. Она была единственной, кто звонил мне. С тех пор, как уехала из Чикаго, чтобы найти свою сестру, я шла наперекор всем советам.

— Привет, Мона, — сказала я, пытаясь звучать как можно бодрее. Мона Левай — самый близкий человек, которого могу назвать семьёй. То есть с тех пор, как пять лет назад исчезла моя сестра. Проглотила последний комок в горле, ожидая услышать голос Моны. Как бы не любила её, разговоры с ней всегда напоминали мне горе, хотя старалась побороть это чувство.

— Привет, сладкая! — Её голос был хриплым, после целой жизни курения «Вирджиния Слимс». Она дважды побеждала рак и полагала, что это дало ей право делать всё, что хочется.

— Ты держишься подальше от неприятностей? — спросила её. Это то, что всегда спрашивала. Ответ всегда оставался одинаковым. Я промолчала, пока она говорила.

— Беда там, где и всё веселье, — она рассмеялась своей собственной шутке, и я рассмеялась вместе с ней.

— Как насчет тебя? — сказала она. Это был такой же простой вопрос, как и обычное как дела. Когда кто-то спрашивает меня об этом, они получают стандартный ответ, что всё в порядке. Но Мона знала меня очень хорошо.

— Всё путем, Мона. И, пожалуйста, не начинай.

— Я и не начинаю, сладкая. Просто задала вопрос.

— Я знаю. И нет. Не узнала ничего нового. Пока, нет. Но начинаю работать сегодня вечером.

Прикусила губу, чтобы не сказать, где именно. «Блюлайт Лаундж» был не просто какой-нибудь бар. Это последнее место, где моя сестра-близнец, Эйвери, была замечена живой. А это было пять лет назад. Мы росли в приёмных семьях. Большую часть времени, государство не смогло определить нас в одну семью. Каждый из нас жил несколько месяцев в новой семье, тогда мы сбегали и находили друг друга. Я была счастливчиком. Государство размещало меня в более приличные семьи, по большей части. У меня всегда было трёхразовое питание и крыша над головой, если я этого хотела. Но никто из них никогда не соглашался взять и Эйвери. Она сама была виновата, так они мне говорили. Она была рекордсменкой в воровстве, в основном в магазинах. Затем принесла в школу нож, и в девятом классе её выгнали. Сестра была сущей бедой, которую большинство приёмных родителей не хотят брать на себя.

Плохие вещи случались с Эйвери, и я жалела об этом. Она никогда не рассказывала мне подробности, но ей и не приходилось. Мы были однояйцевыми близнецами, и в мире нет никого ближе, чем она. Хотя не разделяла боль, которую она испытывала, я понимала её. Понимала, почему она решила сбежать в прошлый раз только через три месяца, прежде чем нам исполнится восемнадцать. Чего не могла понять, так это, почему она не сказала мне, куда собралась. Эйвери просто оставила записку, на полтора листа тетради, написала мне до свиданья и что сожалеет. Что мне будет лучше без неё, и однажды я пойму почему. Но я не пойму. Никогда. И не остановлюсь, пока не узнаю наверняка, что с ней случилось.