В этот момент он страдал от странного чувства нежности.
Он прочистил горло, как будто оно пересохло.
– Слушай, если ты не можешь помочь нам с Ресефом прямо сейчас, все поймут…
Хайвестер вскочила на ноги. Злость снова вернулась выражению ее лица, но сейчас она была направлена на Ривера. Как он полагал, вот чем отплатил ему падший ангел за его заботу.
– Поймут? Мне не нужно понимание от таких как вы. За кого ты меня принимаешь? За слабачку? Да пошел ты и воздух, который тебя принес! – После этих слов, она ворвалась обратно в усадьбу, оставив Ривера приходить в себя после ее выпада.
Что он не думал, так это оправится ли от чувств, которые она разожгла в нем.
О, он не влюбился в нее или типа подобной хрени. То, что он чувствовал, напоминало отголосок, будто у них с Хайвестер была любовь раньше.
Он напряг память, задаваясь вопросом, связано ли это дежавю с тем временем, когда он был ее узником, а его мозг под воздействием костного вина. Ничего конкретного не пришло на ум, с другой стороны Ривер был в бреду большую часть времени.
Тем не менее, что-то было. Потому что ему некоем образом и никогда не могла она нравиться. И если бы он что-то к ней испытывал, это уже не имеет значения, потому что однажды, когда-нибудь, он собирался её убить.
Глава 21
Ад был нескончаемой болью. Туманом цвета крови. Множеством острых когтей, которые проникали в мозг и разрывали его на кусочки, как жареную свинину. С каждым рывком этих когтей возвращалось одно из воспоминаний, и от каждого воспоминания Ресеф вопил.
Иногда когти переставали вонзаться и просто воспроизводили воспоминания, которые он уже видел, потому что они были настолько ужасными, что их можно было прокручивать снова и снова, принося непрерывное сожаление и боль.
Те вещи, которые он сделал, когда был Мором, звенели в его черепе подобно безумно громкому воплю ужаса, почти полностью лишая зрения, так что он очень редко видел то, что его окружает или приходящих братьев и сестру.
Ресеф даже не был уверен, почему они приходили. Лимос пыталась привести его в порядок с помощью мокрых тёплых полотенец, а Арес заставить поесть, но он не заслуживал всего этого. Однако нокаутирующий удар от Эрика, полученный до того, как Лимос удалось вытащить человека отсюда, пришёлся как раз к месту.
А ещё он не понимал, как здесь оказался. Танатос ведь убил его, так почему он всё ещё жив?
Были и другие воспоминания, в реальности которых он не был уверен.
Джиллиан.
Он моргнул, постепенно осознавая, что лежит на полу в позе эмбриона. Ресеф никогда не мог предугадать, где окажется после очередного приступа, или в каком состоянии будет его тело.
И он не был уверен, что мгновения ясности лучше периодов бесконечного повторения воспоминаний, которые вырывали его из действительности.
По крайней мере, когда его мучили воспоминания о том, что он сделал, ему не приходилось сталкиваться лицом к лицу с людьми, с которыми он это сделал.
Ресеф пытался извиняться, но после избиения Хайвестер и удара Эрика, не говоря уже в уничтожающих взглядах Танатоса, в которых кипела ненависть, он сдался.
И Джиллиан… были ли эти дни, проведённые с ней, занятия любовью и пребывание в состоянии гармонии всего лишь плодом его воображения?
Было ли это лишь сном, из-за которого кошмары казались в сто раз хуже? Возможно, сознание издевалось над ним, потому что, хоть дни с Джиллиан, может быть, и являлись сном, она была настоящей.
– Убейте меня, – шептал он, не обращая внимания на болевшее от криков горло. – Кто-нибудь… убейте меня.
Но рядом не было никого. Даже Хайвестер, которой доставляли удовольствие его страдания, ушла после того, как надела на него оковы. Ему было плевать на них.
Всё равно он никуда не собирался.
Сверх того, он иногда специально дёргал за цепи, чтобы почувствовать проникающую до души агонию, проносящуюся по костям.
Сколько уже прошло с того момента, как она заковала его? Он помнил пару ночей, пару рассветов.