Катька быстро выкинула из памяти случившееся. С бомжами, особо с детьми, случались в городе трагедии куда как страшнее. И малолетних бомжей уже невозможно было удивить человеческой жестокостью. Поражало, когда видели доброе. Вот от него впрямь отвыкли люди. Может поэтому, ощутив каплю тепла по отношению к себе, искренне удивлялись и, подняв к небу головы, истово перекрестившись, шептали тихо: Господи! Ты еще видишь нас…
Глава 10.
Прошку знала не только свалка, а и весь город. Еще бы! Второго такого матерщинника, выпивохи и бабника не было на земле. Даже падальные вороны опасались садиться или пролетать поблизости от него. Прошка враз раскрашивал их биографию, вспоминая им все с самого нежного возраста. И обещал такое, от чего они на лету гадили со страха. А вдруг не шутит этот мужик?
Прошка никогда не жил в одиночестве и не терпел скуки. Вокруг него, несмотря на мат, роились всякие мужики бабы, бездомные собаки и кошки, свыкшиеся с громоздким человеком, какого знали по кличке Дылда. Звали его Сундуком и Шкафом, вобщем, всем большим и безобидным. Прошку это не задевало.
С утра, как только солнце заглядывало в его самую большую и несуразную лачугу, Дылда просыпался, стряхивал с себя пяток полупьяных баб, прилипших к нему еще с вечера, и вылезал наружу. Там выпрямлялся, потягивался под собственные зловонные напевы и, убедившись, что все в порядке, будил спящих в лачуге громовым голосом:
Эй! Вошки — мандавошки! Вскакивайте на ножки! Не заблудитесь в своих грудях и мудях! Вытряхивайтесь вон из моей фатеры! Живее ищите выпивон и закусон! Мечите все, что сыщете, пока я добрый!
Бабы и мужики вылетали из лачуги, шарили все съестное и несли Прошке.
Да и то сказать надо правду, Дылда никогда не возвращался из города с пустыми руками.
Даже в самые несносные, тяжелые времена он приносил бомжам свалки полный рюкзак жратвы. Иногда это был только хлеб, но и его не воровал. Он всегда находил для себя работу в городе. Уж что только не приходилось делать человеку. Он все умел. Никогда не унывал. Где был Прошка, там всегда гремел смех.
В городе Дылду охотно нанимали. Он умел все: строил гаражи, ставил срубы, заливал бетоном фундаменты, вел проводку, стелил полы, ремонтировал сантехнику, перетягивал кресла и диваны, подгонял оконные и дверные коробки. А уж белить и красить лучше него никто не умел.
Горожане спокойно впускали его в дома и квартиры, зная, Прошка ничего не украдет. Это было проверено годами.
Дылда жил своим трудом. И бомжи нередко завидовали мужику, сумевшему даже средь них остаться самим собой.
Другие делали набеги на сады и огороды горожан. Дылда, помогая людям убирать урожай, получал свою долю, приносил и ел спокойно, не оглядываясь, ни разу не подавившись.
Воровать Прошка боялся с самого детства Всему причиной был его большой рост, а потому сам рассказал:
Полезли мы к одному козлу в огород за клубникой. Она у него раньше всех поспевала. Впятером через забор перемахнули. А тут окно открылось. Пацаны-засранцы приметили и попрятались в смородине. Я ж куда? Ткнулся под куст, голову спрятал, а жопа и все прочее наруже осталось. Ну, а хозяин и вмазал мне заряд крупной соли. Везде достал! Во все прочее и в сраку! Да так лихо, что всю ночь в тазу отмокал и дал себе зарок не воровать никогда! Невезучим оказался. За сраную клубнику чуть яйцами не поплатился! А ведь уже к девкам бегал в ту пору! И надо ж такая оказия! Две недели из жизни как украл у меня тот мужик- барбос! Ну, я когда в себя пришел, отплатил! У этого гада дочка была! На год моложе. Но телка! Сиськи — по кочану! Жопа — в два арбуза! Мимо нее не то ровесники, мужики в страхе проскакивали! Полная русская печь! А тот козлище еще и бахвалился на всю улицу, что к его девке никто не посмеет подойти, мол, любого на лопатки уложит. Я ж к тому времени всех девок в своем околотке перетискал. Уже по второму кругу пошел. На его девку и не смотрел.
Боялся, что задавит? — хмыкнул Пашка.
Нет. Влезть на нее едино, что на кобылу. Ну, ей-ей, уж слишком толстая. У коровы вымя меньше… А тут зло взяло. Вздумал досадить ему. Подкараулил, когда эта телка пошла сено на покосе ворошить Легла отдохнуть. Я мигом к ней. Она от счастья обалдела. К ней с самого детсада никто не приставал. А тут я подарком новогодним на нее свалился! Хвать за сиськи! Она аж зашлась вся!
То-то и видно: с детства шибанутый! Не додавила тебя она!
Это точно! Думал, задушит, так прижала, что дух еле удержал, но не осрамился. Свое справил! Ох и резвый оказалась кобыла! Не гляди, что толстая! Все вырваться норовила. Но куда от меня? Ни одной такое не удалось. А этой подавно! Опыт имел и стаж!
Кобылиные! — рассмеялись бабы.
Она через неделю сама меня повсюду ловить стала! Понравилось видать!
А ее отец? Он тебе не грозил?
Сватать меня пришел вскоре! С ружьем! Во, хмырь! И блажил, что я у него в доме всю клубнику сожрал. И если не женюсь, он меня пристрелит. Но
спасло, что в пятнадцать лет меня даже в сельсовете расписать отказались. Ответили, мол, мал покуда.
В сельсовет тоже под берданкой приволок тебя?