Изгой

Интересно, а может у меня и правда глюки? Разговариваю со своим мечом — разве это нормально? Вдруг вспомнилась книга одного английского фантаста: «Зобатый всегда настороженно относился к людям, которые молились богам, а уж о тех, кто молился мечам — и говорить нечего». Вот и я…говорю со своим мечом. Может, в своей голове?

Послышался явственный смешок (ну слышал я его, точно слышал!), но Лед больше ничего не сказал.

Ну что же…пора бы и заканчивать. С трудом поднимаюсь (меня потрясывает, как после приступа лихорадки), иду к двери. В коридоре…я даже не знаю, как это назвать. Бойня? Нет, это определение глупо. И банально. Больше это похоже на то, как если бы дачник прошелся с триммером по садовому участку заросшему травой. Тут — срезанная осока. Здесь — перерубленный пополам лист подорожника. А здесь…жалко его, но попробуй, разгляди в этой траве кустик малины! Засыхает, лежа на груде веток ядовитого клена ясенелистного, этого проклятого растения, занесенного в страну во времена правления Хрущева.

Идти трудно. Нет, не потому, что я ослаб — хотя и крови потерял, и слишком много усилий затратил, чтобы победить противника. Просто скользкий пол. Лужи пахнущей железом вишневой жидкости, густеющей на прохладном сквознячке, кольца розовых и фиолетовых кишок, размотанных по полу. Запах сырого мяса, смешанный с запахом нечистот, а еще — запах пота.

Шаг за шагом — всматриваюсь в трупы лежащих на полу людей, с замиранием в сердце ожидаю увидеть изрубленное, проколотое, изувеченное тело Барби. Нет у меня к ней любви. Какая может быть любовь к зомби? Она хотела меня убить, и я без угрызений совести использовал ее в своих целях. Но почему так тоскливо на душе? Из-за того, что она такая красотка? А если бы девочка была косоглазой, уродливой, страшной? Тогда совесть моя была бы чиста?

Глупые вопросы. И совсем не к месту. Разве военачальник, посылающий на смерть тысячи и тысячи солдат задумывается, как они выглядят, и правильно ли было лишать их семьи кормильца, отца, сына или брата? Он должен выполнить задачу — любой ценой. И он ее выполнил. И хватит этого самокопания!

Иду по коридору, перешагивая через мертвецов и постоянно ожидая, что один из этих, что на полу — попробует меня схватить, ударить кинжалом…или просто застонет, раненый тяжело, или не очень. Но ни одного живого человека нет. Ни одного. Барби работала эффективно, как хорошая газонокосилка, не оставляя ни одного стебелька. Идеальная машина убийства.

Я прошел по одному этажу, поднялся на второй — та же картина, только людей поменьше. Если первый этаж как паркетом выложен трупами — на втором этаже — редкие мертвецы, видимо выскочившие из комнат прямо под удар острого, невероятно острого меча. Как и на первом этаже — есть разрубленные пополам, буквально на две половинки. Барби использовала свои способности и способности меча — по-полной.

Я ходил по дому минут тридцать — заглядывал в комнаты, поднялся до самого чердака и спустился в кухню, где нашел три трупа — рабы. Им тоже досталось. То ли они напали, то ли…я ведь не уточнил, кого именно надо убивать, так что Барби убивала всех подряд.

Закончив осмотр дома, спустился во двор, держа меч наготове и будучи готов к любым неприятностям, и тут же в неверном свете факелов, освещавших плац для тренировок, увидел темную фигуру, которая медленно шла в мою сторону. Медленно и неверно — то прямо, то оступаясь, хромая и едва не падая наземь. Сердце мое трепыхнулось, и я поспешил навстречу моей Барби.

Я хорошо вижу в темноте, иногда это даже вредит — «кошачье» зрение в ясный полдень не подмога, а проклятье. Зато в такие моменты как сейчас — в полутьме, при свете, который можно назвать освещением только условно — вижу я просто замечательно. И лучше бы я этого не видел. В голове не укладывалось — как она вообще может идти с такими ранами?! Вот на самом деле — теперь видишь, что такое настоящий зомби. Во-первых, темной фигура казалась не потому, что Барби одета в темную одежду. От одежды почти ничего не осталось. Она с ног до головы залита кровью — загустевшей, потеками и слоями покрывавшей беломраморное тело. Меч она держала левой рукой — правая, почти отрубленная у плеча — болталась вдоль тела, а в ране виднелась белая кость. В груди — четыре стрелы, три из которых вошли в спину и наконечники вышли рядом с холмиками грудных желез.