Изгой

Юрий бросил взгляд на остывающее тело пращура, уже привычно встал на четвереньки, вздохнув – синий кафтан после таких пробегов вскоре станет грязно-белым, придется мел как то из ткани выбивать. Добрался до самого входа в лаз и долго лежал, прислушиваясь к звукам – не треснет где рядом веточка, ведь продираться через густой кустарник беззвучно даже у зверя не выйдет, любой спецназ себя треском выдаст. А еще со страхом в душе ожидал, что услышит приглушенную татарскую речь – худо-бедно, но десяток слов знал, а потому мог различить.

А вот с той стороны Донца звуки ружейной пальбы доносились редко, а пушечных выстрелов вообще не прозвучало, только порывом ветра донесло радостный татарский визг да обрывки русского мата – их ни с чем не спутаешь, с молоком матери слова впитываешь.

Полежав пять минут на теплых камнях, Юрий ящерицей выполз из дыры и приник к земле за раскидистым кустом, что закрывал вход в пещеру от любых глаз. Судя по диким воплям, казачий острожец сейчас брался штурмом. Приподняв голову и раздвинув колючие ветки, Юрий стал сверху обозревать идущее внизу сражение.

Башня крепостицы горела, в лазурное, без одного облачка небо, поднимался густой столб черного дыма. К великому удивлению Галицкого, бревенчатый тын у ворот был обрушен в ров, так что татарам не пришлось выбивать створки тараном. Несколько казаков, на медных пластинах доспехов которых отражали блики солнечные лучи, отмахивались саблями и пиками от густой толпы татар, что с нахрапом лезли в пролом, размахивая кривыми саблями. Причем поднимались по трупам в прямом смысле – в упор грохнула пищаль, снеся двух степняков с ног, их одноплеменники на это не обратили внимания, спокойно наступая на упавшие тела.

– Все, казаки, кранты вам настали!

Последних защитников буквально смяли мощным напором, взяв численным перевесом. Черной массой, радостно вопя и размахивая саблями, татары хлынули вовнутрь острожца.

– Момент удобный, пора!

Юрий приник к земле и стал спускаться вниз, протискиваясь между веток. И старался соблюдать осторожность – качающийся куст мог вызвать у наблюдательных степняков закономерный вопрос – это почему в безветренную погоду качается листва. Оставалось только надеяться, что возможных наблюдателей привлекает больше картина взятия крепости, чем подножие мелового кряжа.

Галицкий, чертыхаясь сквозь зубы, спустился вниз, и крепко схватил мешок за перевязанную бечевкой горловину. Рывком подтянул его к себе – ноша неожиданно оказалась совсем не тяжелой. И тут же увидел обтянутую кожей баклагу с торчащей затычкой и тесемками – настоящее сокровище, на которое он и не рассчитывал.

Пришлось проползти немного вперед, вытянуть руку и ухватить довольно увесистую емкость – литра на полтора, полнехонька, даже не булькнуло внутри, под пробку залили.

– Теперь живем, – радостно пробормотал парень и дал задний ход – разворачиваться в густых колючках было безумием. Путь наверх занял больше времени, но минут через пять Юрий оказался у спасительного лаза. Торопиться с изучением найденного богатства он не стал, как и пить из баклаги – нужно потерпеть, потом попить в свое удовольствие за спасительными сводами меловой пещеры.

Теперь Галицкий стал просто наблюдать за окрестностями, бросив мимолетный взгляд на деревянную Лавру. Татары ее уже ограбили, нагрузив три воза всякого добра и утвари. К последней повозке на арканах привязали монахов – полтора десятка, примерно. Выглядели они как черная виноградная гроздь, пусть и прозвучит такое несколько кощунственно.

– Что делают, твари! Зачем людин жизни просто так лишать?! Ох, и лишенько!

Прищурив глаза, Галицкий заметил несколько тел, неподвижно лежащих внутри двора. Разглядеть было трудно, далековато все же, но Юрий не сомневался, что несчастных убили.

– Отрыжки блевотной шлюхи!

Парень кипел негодованием – старики в рабстве не нужны, тут понятно, но чтобы их полосовать саблями просто так?!

Такое в голове никак не укладывалось!

Ладно, казаки – они вековые враги татар, и поступят со степняками также, согласно библейскому правилу – какой мерой меряете, такой и вам отмерят. Но убивать мирных монахов, которые к оружию никогда не прикасались, верх жестокости. Убийство ради убийства и утоления собственной кровожадности ставит любого в положение нелюди, каковую необходимо истреблять всеми способами.

И не жалеть ни в коем случае!

– И для казаков писец настал!

Острожец был взят, а последнее сопротивление окончательно сломлено. Наступил самый увлекательный процесс в жизни любого формирования, не скованного дисциплиной – мародерство. Видел он такое не раз на Донбассе, когда так называемые «добробаты» буквально «зачищали» брошенные дома от всяких ценностей. А порой и от хозяев, которых посчитали за пособников «сепаратистов». Видел «молодший сержант» Галицкий тогда и убитых женщин, но которых перед смертью зверски изнасиловали – пусть их и было на его памяти только две.