Изгой

Вдоль берега Азовского моря, на самом юге, примерно сто верст, между Кальмиусом и Миусом. Боковые стороны с запада и востока почти по двести верст. Да на севере верст семьдесят границы по прямой, хотя Северский Донец выдавал замысловатые изгибы. Но по прямой линии подсчитать, то от западных окраин Галича до Лисичанска, что стал слободой, верст семьдесят будет. Так что это верные владения, никому толком не подвластные, кроме Галича и Кальмиуской паланки.

Если взять самую кромку «Дикого поля», то на верст тридцать можно сдвинуть к западу, в сторону ногайцев. Да на десять к востоку – донские казачьи городки ставились редко, в основном по речкам, только Бахмут оказался в глубине территории княжества. Но то понятно – казакам соль тоже остро требовалась, как и слобожанам.

Однако при расчетах такую дополнительную территорию учитывать нельзя – в любой момент на нее могут вторгнуться ногайцы из Северной Таврии, а также закубанская орда из-под Азова – турецкая крепость торчала костью в горле, прикрывая разбойничьи набеги степняков.

Редкими точками на карте были два с половиной десятка селений, рассыпанных в большей массе вдоль Северского Донца. А вот укрепленных слобод оказалась ровно дюжина, не считая казачьего Бахмута, из них десяток по берегам Торцов. Да такое понятно – именно они стояли на приграничном с «Диким полем» рубеже, и каждый год мог стать последним и закончиться пожарищем от очередного татарского набега. И всего один город, который в его времени был бы принят за не очень большое село.

На всю северную и центральную часть княжества приходилось три пятых территории. А если взять плотность населения, то она становилась откровенно удручающей здесь, в самом заселенном месте – ровно один человек на квадратный километр.

А на юге, который было решено назвать «вольной» Волынью, кошмарной до полного ужаса – один житель, с учетом всех младенцев и женщин, на шесть квадратных верст.

И то в самом лучшем случае!

А так практически абсолютно безлюдная степь – немое свидетельство активной деятельности «людоловов» по охоте за беглецами от ужаса крепостничества. Они здесь получали совсем иную для себя участь – вместо воли до самой смерти долгий кошмар невыносимого для православных татарского и османского рабства!

Чтобы отстоять от набегов татар этот край, нужна армия, хорошо вооруженная и обученная. А это переселенцы, в первую и главную очередь, ибо собственного населения здесь просто нет. Народ нужно кормить, а чтобы засеять землю, вырастить урожай и защитить его, нужны орудия труда и оружие, а значит, железо. Металл нужно отливать и ковать – а для этого опять же, требуются люди!

– Замкнутый круг получается – из него только один выход – брать всех в подряд, самое главное богатство – человек!

Юрий извлек из футляра сигару и закурил, продолжая внимательно смотреть на карту. И как он не крутил варианты, то получалось, что нужно ставить в основе края город, как раз на месте Донецка. Очень удобное положение – в географическом центре, где сходятся верховья трех рек – Торца, что несет воду к Северскому Донцу. Кальмиуса, что тянется до Азовского моря, и Волчьей. Последняя впадает в Самару, а та идет к Днепру – и обеспечивает связь с запорожским казачеством.

– Буду принимать всех беглых и направлять именно туда. И ставить там крепость и слободы по Кальмиусу – тогда посмотрим, как татары их начнут прогрызать. Мариуполь нужно основать – тогда набеги начнутся именно на него, на юг, не на север. Или не рисковать, ну это море?!

Юрий задумался, прикидывая, стоит ли потихоньку подминать Кальмиускую паланку. Как не крути, но время «вольного» казачества проходит. Это он еще знал из истории. Выбор у казаков прост – или пойти на службу государству, как донцы, или просто потерять со временем вольности, как запорожцы и реестровые слобожане, став даже не свободными крестьянами, а крепостными рабами.

Подумав немного, он решил, что время покажет – но чувствовал, что альянс с казаками нужен, его, как и их, страшила целенаправленная политика царей на ликвидацию «вольностей», на превращение свободных людей в крепостных холопов.

Может быть, раньше Галицкий и не придал этому значения, но побывав в «гостях» в столице, преисполнился недоверием и злобой. И не он один был такой – в этот край бежали люди ненавидящие не только польских панов, но московское боярство, по отзывам жестокое, хамоватое и невежественное. От их рассказов становилось жутко, тем более, когда сам имел возможность в этом удостовериться со следами на собственной шкуре.

Священников, уходивших со своей паствой из правобережной Украины, пришло с десяток. Со всеми он сам лично имел беседы и был удивлен. Они отнюдь не горели желанием переходить под руку московского патриарха. Предпочитали оставаться в ведении митрополита «Киевского, Галицкого и всей Малой Руси».

Именно наименование привлекло внимание Галицкого, и после долгой беседы с архимандритом Изеилем, он решился войти в переписку с гетманом Самойловичем, используя подставное лицо.