Изгой

В ванной при тусклом тёплом свете лежал окровавленный Гена. Крови было прилично; мне стало дурно и поэтому, как только я успел добежать до унитаза, меня тут же вырвало. Гена был бледен как сама ванна и выглядел совершенно безобразно. У него была располосана рука – он порезал себе вены. Я подумал: «Гена, что случилось, твою мать? Зачем это всё?». Задавать вопросы было уже поздно, и я проклял себя за то, что не поинтересовался о его секрете минувшим вечером.

Я ушёл из ванной и сел к себе на кровать абсолютно опустошённый, чувствовал утерянную возможность его спасти. Я сидел так и, по правде говоря, проронил слезу. Там, в стороне ванной бегали, кричали, но это всё было как-то глухо, едва слышно и чётко параллельно моим внутренним переживаниям. «Какой же я дурак… хладнокровно уничтожил собственного друга», – сказал я шёпотом, сидя на кровати с закрытыми глазами и напрочь забыв о сне.

Я не могу понять, почему я вспомнил тот случай именно сейчас. Мне захотелось выпить, но желание приутихло из-за банальной лени идти в магазин. Воспоминания полились дальше.

Прошло два дня спустя смерти Гены. Приезжали его родители и ревели. Они искренне сожалели о потери единственного сына. Его родители всегда считали его отличником и хорошим мальчиком, были рады каждому его успеху, пятёрке, удачно сданной сессии. Они не подозревали об его истинных увлечениях, да что тут говорить, они даже не знали о том, что Гена курит.

Все преподаватели были мутные. Я видел их притворство и дань Гене, что-то типа минуты молчания, которая длилась в общей сложности пару недель. Жалкий стереотип, преследующий это общество, – этим Гену всё равно было не вернуть. Я пошёл на занятия пьяный, но держался нормальным, глаза изрядно выдавали, но я был лучшим другом Гены и все считали, что я просто не выспался или ненароком всплакнул. Я винил себя в его смерти и пил, но не испытывал к нему жалости и не вёл этого гнусного траура – традиционной чепухи. Все помешались на этом случае; приезжали с телевидения. Я понимал, что от этого университет только выиграл – это был пиар, причём пиар абсолютно бесплатный и нисколько не пахнувший рекламой. «Да это самый чистый пиар в мире», – подумал я, когда смотрел, как брали интервью у директора.

Как-то вечером, мы сидели вдвоём с Максом в комнате и он проговорил:

– Наверное, он сейчас на небесах среди райских угодий Господа.

– Макс, самоубийца падает в седьмой круг ада.

– Гена ведь был хороший человек. Зачем ему вообще это было нужно?

– Не знаю. В этом я думаю весь смысл человеческой глупости – её невозможно понять.

– Слушай, а как у тебя дела с Кристиной? – спросил он вдруг.

– Всё в порядке. Только вот она последнее время тоскливая стала. Все мы такие сейчас.

– Я знаю, что тебе не понравится то, что я скажу, но я считаю не стоит больше молчать. Гена мне признался, что любит её.

– Ты это сейчас придумал? – сказал я и улыбнулся, не почувствовав всей искренности сказанного.

– Это правда. И ещё правда в том… он утверждал, что она его тоже любила, – как-то виновато сказал Макс, смотря в пол.

– Ты же понимаешь, что это бред?! – сказал я и встал в ожидании того, что он возьмёт свои слова обратно.

– Какие шутки. Не надо было молчать, я это осознаю.

Я помчался к Кристине и хотел узнать всю правду из её уст. Я подошёл к её комнате и постучался. Она открыла мне дверь, и не было сомнения в том, что Макс наврал мне. Я спросил:

– Как у тебя дела? – я начал издалека, потому что не смог решиться спросить напрямую.

– Всё хорошо. – По её лицу было видно, что она до моего прихода плакала.

– Слушай, – начал я, – я хотел у тебя спросить, как ты относишься к Гене?

– Он был хороший человек. – Она сказала это максимально правдиво, но меня это не убедило – было какое-то чутьё.

– Скажи правду, – сказал я, глядя ей в глаза, и взял её руку.

Она припустила голову в пол. Свободной рукой я поднял её голову, зачесал волосы за ушко и заметил, что она плачет. Я всё понял, но не мог в это верить.

– И давно ты его любила? – сказал я, глядя ей прямо в глаза. Она не могла смотреть в мои глаза и всё время пыталась скрыть свои.

– Давно…

– Зачем же ты встречалась со мной?! – яростно и громко сказал я. – И к чему нужно было пудрить мне мозги?

– Я… я не знаю, – сказала она, забрала свою руку из моей и пошла вглубь комнаты.

– Ты хоть понимаешь, что ты дура? – сказал я ей вслед, и спросил: – У тебя с ним что-то было? Ты встречалась с ним и параллельно со мной?

– Так получилось, – кротко сказала она и добавила: – Я тебя не люблю, я люблю его… любила.

– Ты дура, ещё и шлюха, – сказал я и ушёл, хлопнув дверью.

Я выбежал в коридор и находился в яростном чувстве, называемом измена. Вернувшись в комнату, я хотел уничтожить свою кровать и начал долбить её кулаками. Я орал: «Сука! Почему именно так?! Со мной!». Я закурил сигарету.

8