"Прошло пять лет советского владычества, пять лет страдания народного... и на шестой год открылись Спасские ворота... Открылись в день великого праздника Рождества Христова, и из ворот показалась процессия... С хоругвями, с иконами, в предшествии людей, облеченных в епископские и священнические одежды.
- Что же случилось? Чудо освобождения Церкви и России, чудо очищения оскверненного священного Кремля?
Процессию сопровождают звуки церковных напевов... На самом деле, что-то небывалое... И, может быть, кто-нибудь непосвященный и осенит себя радостно крестным знамением?
Нет, никто не крестится. Всякий верующий в ужасе бежит прочь. Это не крестный ход, - это дьявольское шествие, это идут слуги сатаны, осквернившие и иконы, и хоругви, и облачения церковные... Они, одетые архиереями и иереями, идут, приплясывая, они поют церковными напевами скверные, богохульные песни.
Несут Крест Христов, несут изображение Богоматери, святых... Тут же рождественский гусь и поросенок, тут же Будда, Магомет, Деникин и Колчак, и всякие белые генералы. На площади в огонь бросают священные символы христианства, а потом с красной звездой, сатанинской пентограммой, пародируя рождественский обычай, идут славить советскую власть... "Карнавал" с неслыханным еще никогда богохульством - это публичный выпускной экзамен питомцев дьявола..., продвижение вперед по пути "завоеваний революции", цель которой - это теперь всем ясно - отнюдь не коммунизм, не социалистический рай, а воцарение нового иудейского Мессии сатаны... Вторично распинается иудеями Христос и с Ним сораспинается Россия, а кругом - беснование.
Когда сами бесы беснуются - только отвратительно. Но когда беснуются одержимые силой бесовской христиане, когда беснуется православная по крещению русская молодежь, - тогда больно и страшно.
"Горе тому, кто соблазнит единого из малых сих!"
Какое бессильное проклятие накипает в каждой настоящей русской душе, какая мука..." ("Новое время", Белград, 1923, 4 февраля, №533).
Можно не сомневаться, что Булгаков испытывал превеликие муки и гнев при виде подобных надругательств. Но "бессильными" они у него все же не были... Разумеется, он не мог выразить свой протест непосредственно, публично. Сделал он это тем же способом, что и бесноватые, издевательством над ними, используя их испытанный метод - глумливую пародию. О своих намерениях писатель недвусмысленно записал в дневнике 5 января 1925 года: "Сегодня специально ходил в редакцию "Безбожника"... оказывается, комплекта за 1923 год нет. С гордостью говорят - разошлось. Удалось достать 11 номеров за 1924 год... В редакции сидит неимоверная сволочь... Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно... Соль в идее: ее можно доказать документально - Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Этому преступлению нет цены... Большинство заметок в "Безбожнике" подписаны псевдонимами. "А сову эту я разъясню".
И "сову эту" он блестяще "разъяснил" в романе о дьяволе. Хотя начало было положено уже в "Собачьем сердце" (прежде всего был апробирован метод "разъяснения").
Конечно, высказать в повести сокровенные мысли Булгакову было трудно, особенно в отношении творцов революционных потрясений.
С одной стороны, профессор Преображенский и доктор Борменталь олицетворяют собой вроде бы вполне добродетельную российскую интеллигенцию. В этом качестве они необходимы писателю для противопоставления пролетариату и результатам его деятельности. Особенно хорош в этом качестве профессор Преображенский, списанный Булгаковым со своего дяди профессора медицины Николая Михайловича Покровского. Преображенский, придерживающийся старорежимных взглядов, обличает и революцию, и пролетариат, и действия новых властей. Это, по сути, булгаковский "отбойный молоток", с помощью которого сокрушается противоестественно народившийся новый общественный строй в России. Его человеческие и профессиональные качества, как и Борменталя, не могут не вызывать симпатий.
Вместе с тем они выполняют и другую роль - роль творцов антипреображения, то есть революции, в ходе которой над народом была проведена зловещая кровавая "операция", в значительной степени {насильственная} (выделено мною. - В.Л.). "И Шарика заманили и заперли в ванной... Внезапно... вспомнился... двор у Преображенской заставы..., вольные псы-бродяги... Потом полутьма ванной стала страшной... померещились отвратительные волчьи глаза... И он поехал лапами по скользкому паркету, и так был привезен в смотровую... В белом сиянии стоял жрец... Руки в черных перчатках... Пес здесь возненавидел больше всего тяпнутого... за его... глаза. Они были настороженные, фальшивые, и в глубине их таилось нехорошее, пакостное дело, если не целое преступление... "Злодей... - мелькнуло в голове. - За что?"... Затем весь мир перевернулся кверху дном..." Эта операция описана Булгаковым как кровавое злодеяние: