Изгой

Она перевела дыхание, зрачки ее странно пульсировали, как у хищного зверя в сумраке, на переходе от ясного дня к беззвездной ночи.

— И что не так? — спросил Россоха.

— У нас был план, — напомнила Хакама, — который сулил верный успех. Олег уговаривает горячего Скифа не торопиться с местью, а искать убежища у Гелона. Но Скиф будет искать не убежища, а помощи. Добром ли уговорит Гелона, силой ли, а то и вовсе убьет, но ему начертано стать во главе этих полуживотных гелонов! А что он сделает с таким богатством?

Россоха кивнул. Не только горячий и безрассудный Скиф, но и более осторожные правители тут же начали бы создавать мощную армию, дабы пробовать кордоны соседей на прочность. Ибо только нанося удары по чужим землям, можно удержать свою.

— А что изменилось? — спросил он.

Хакама молча повела узкой ладошкой в сторону Ковакко. Болотный маг грузно поднялся, короткие ручки уперлись в края столешницы, Россоха брезгливо отодвинулся. От Ковакко идет ясно различимый запах гниющих болотных растений.

— У меня нет возможностей нашей очаровательной хозяйки, — произнес он мрачно булькающим голосом, и Россоха отодвинулся еще дальше, — но кое-что мои лазутчики разузнали. Среди множества мелких сплетен есть один нехороший слух... Я его проверил и перепроверил, но, увы, все так и есть — Скиф не собирается идти на Миш!

Россоха молчал. Судя по лицам остальных, по их угрюмому виду, уже знают, но еще не уложилось в их головах. По всем расчетам, по всем звездным картам, кровавое столкновение неизбежно. Из трех сынов Колоксая останется только один, его победоносное войско хлынет по свету, как огненная лава...

Хакама сдвинула красивые узкие брови, обдумывала. Беркут покачал головой:

— Странно. Я понимаю, Олег не пойдет... Но Скиф? Он же прост как конь, на котором ездит!

— Да нет, — сказал Боровик со смешком, — конь умнее. А Скиф как на ладони. А что случилось?

Послышался шум, фырканье коней. Вскоре дверь распахнулась, вошла Миш — неестественно стройная, с бледным красивым лицом. Маги встали, приветствуя. Хакама обняла, как лучшую подругу, усадила рядом.

Боровик с неудовольствием оглянулся на Ковакко, повторил:

— Так что же случилось?

Ковакко под их взглядами с неохотой выпрямился, Развел руками:

— Там творится странное. Гелону все-таки удалось довести свое безумное начинание до конца...

Послышались возгласы:

— Как?

— Как удалось?

— Это же немыслимо!

— Невозможно, лазутчиков надо перепроверить... Ковакко поднял руки, голоса стихли, он сказал своим жирным квакающим голосом:

— Гелон поменял себя на Колоксая. Теперь Колоксай в этом мире. Он жив, он снова на коне...

Хакама быстро повернула голову к Миш. Тцарица охнула, ее кулачки сжались. По щекам медленно поползла смертельная бледность. Черты лица заострились, и Хакама внезапно увидела, какой Миш будет лежать в гробу, если умрет... скоро.

Ковакко сказал успокаивающе:

— Тише-тише! Не все так, как вам чудится. Простые люди ведут себя иной раз... очень странно. Вы никогда не поверите, что сказал Колоксай! Повредился ли он умом в подземном мире, какое-то заклятие на нем или еще что, но... не плюйте на меня, это правда — Колоксай заявил, что отказывается от мести.

Тихонько охнула Миш. Маги молчали, ошарашенные, Беркут наконец громко хмыкнул:

— Так ему и поверят! Да после того, как он побродил столько лет в подземном мире...

— Поверят, — огрызнулся Ковакко. — Это тебе бы только нарушать клятвы! А Колоксай — благородный воин. Для него подобная верность слову — это свято. Если он сказал прилюдно... а лазутчики клялись, что он сказал и повторил не раз в присутствии многих людей. Так что он сказал то, что намерен выполнить.

Беркут сказал скептически:

— Но выполнит ли? Что-то не верится.

— Выполнит, — буркнул Ковакко угрюмо. — Иначе бы не говорил. Он почему-то твердо убежден, что мстить не будет. Более того, он заявил опять же при всех, что сам был виноват. И что он получил сполна за свое вероломство.

Миш медленно поднялась, по ее бледному лицу покатились крупные блестящие слезы. Глаза сверкали как звезды. В них было то странное выражение, которое Хакама назвала бы... если бы не испугалась этого слова и не сказала резко:

— Да, он был вероломен и был убит справедливо! Хорошо, если он хоть в чем-то осознал свою подлость. Но мы отвлеклись. Почему не хочет идти мстить его сын Скиф? Ведь он только и мечтал, чтобы добраться до родной матери и срубить ей голову!

Миш опустилась на сиденье. На бледном лице глаза все еще сияли как звезды, но на щеках заблестели мокрые дорожки. Слезы катились непрерывно, срывались с подбородка мелкими блестящими жемчужинами.

Ковакко покосился на нее, потом взгляд испуганно метнулся к Хакаме, колдун развел короткими ручками:

— Колоксай взял со Скифа слово, что тот мстить не будет. Твердое нерушимое слово. И вдобавок проклял! Что если, мол, сын нарушит слово и убьет свою мать, то сам умрет в тот же день. А утром Колоксая уже в Гелонии не было.

В напряженной тишине Беркут спросил насторо-женно:

— А куда ж он делся?