Изгой

Лето было долгим, ленивым, и в нем ощущался исступленный восторг, даже в одиночестве, Летом были поездки в Лондон, несколько раз, и простая радость оттого, что ты жив и что есть надежда. Зимой было труднее чувствовать себя так.

Кит украдкой бросила на него еще один взгляд: интересно, какие мысли сейчас вертятся у него в голове? Как он может сидеть вот так, совершенно неподвижно? Он сидел, уставившись в стену, а все остальные делали вид, что его здесь нет или что это совершенно нормально, когда человек сидит вот так и выглядит таким обособленным и таким — как бы поточнее сказать? — таким чужим.

— Думаю, наступило время обеда, — сказала Элис, и все пошли в гостиную.

Заливное, которое подали первым, было каким-то особенным. Все ели не спеша и разговаривали о гольф-клубе и о возможных изменениях в правилах о членстве. Рука у Льюиса болела и чесалась; он потер ее о ногу и, почувствовав, что задел порезы, решил, что ранки, возможно, открылись. Он извинился и поднялся к себе. В своей комнате он закатал рукав и увидел, что порезы кровоточат — и, если с этим ничего не сделать, кровь проступит сквозь рубашку. Его тошнило, он чувствовал себя уставшим и не хотел возвращаться вниз. Он сделал глоток джина из бутылки, извлеченной из-под своей кровати, и пошел в ванную, чтобы перевязать руку. Он был немного пьян, а одной рукой делать это было всегда нелегко. Один из порезов был слишком глубоким, вот почему он открылся и теперь болел.

— Льюис, что происходит?

В дверях стояла Элис, а он даже не слышал, как она подошла. Она все видела. Его рука была в ужасном состоянии, он недавно сделал новые порезы поверх еще не заживших. Она испуганно смотрела на него и казалась очень бледной.

— Что это? Что ты сделал?

Вся его холодность, вся защитная отрешенность начала таять под ее взглядом. Она выглядела такой расстроенной, такой взволнованной, что он не мог припомнить, когда с ней такое случалось в последнее время. Он догадывался, что от вида его руки действительно можно было расстроиться: зрелище было жутковатое.

— Льюис! Ради Бога, что ты сделал?

Он ощутил стыд, тошноту и, в какой-то мере, облегчение, причем оно нарастало.

— Я поранил себя. Прости.

В панике она оглянулась через плечо, думая о тех, кто остался в гостиной.

— У тебя течет кровь. Подожди, подожди. Подожди меня здесь. — Она почти вытолкала его из ванной, вошла внутрь, закрыла дверь и прислонилась к ней, чувствуя головокружение.

Она попыталась понять, что только что видела. Она пошла в ванную, так как боялась, что у нее начнутся месячные, и не хотела оказаться в такой момент в гостиной, Теперь она об этом вспомнила и, подняв юбку, потрогала себя пальцем. Она вытерла его о туалетную бумагу, Бумага стала розовой, совсем небольшое пятнышко розоватого цвета, и внизу живота появилась ноющая боль. Элис казалось, что окружающий мир теряет все свои краски. Она открыла тумбочку и вынула оттуда прокладки и пояс. Ребенка не будет. Не в этот раз. Она опустила крышку унитаза и села на нее. Она сидела очень прямо, широко открыв глаза, чтобы их не заливали слезы. Тут она вспомнила о Льюисе и о том, что перед этим увидела, и ее сознание напряглось, борясь с потрясением.

Она встала и открыла дверь, но на площадке его уже не было. Снизу раздавался смех Дики. Она видела, что дверь комнаты Льюиса закрыта. Он не мог просто так не присутствовать за столом во время обеда, и никто из них не мог — что подумают об этом Дики и Клэр? Ей хотелось плакать. Она подошла к двери комнаты Льюиса и открыла ее. Он снова пытался перевязать свою руку.

— Постой. Давай я. Мы должны будем спуститься.

Она подошла к нему и взяла у него бинт. Она чувствовала: он следит за тем, что она делает, и, уловив исходящий от него запах алкоголя, поняла, что он здесь пил. Ей тоже хотелось выпить, очень хотелось.

— Это ты сам сделал? — спросила она.

Он смотрел в пол, не отвечая, и она почувствовала, что он очень слаб. Но у нее нет на него времени. Но у нее ни на что это нет времени.

— Зачем нужно было это делать? — сказала она. Она продолжала неумело накладывать повязку — Господи, Льюис, это же…

Это было так ужасно, эта кровь, эти раны — о чем он думал? Просто жутко. Затем она вспомнила, что ребенка не будет, ребенка опять не будет, а она так рассчитывала на это и так долго этого ждала.

— Делать такие вещи — отвратительно. Просто отвратительно.

— Я знаю.

— Все там, внизу.

— Да. Мне очень жаль.

— Вот. Готово. Мы поговорим об этом позднее.

Он посмотрел на нее, посмотрел так, как делал это, когда ему было лет десять.

— Не говори папе. Пожалуйста.

— Льюис…

— Пожалуйста…

— Не скажу. Я обещаю. Пора спускаться в гостиную.

И они пошли.

— Давай, заходи первым.

Она подтолкнула его в спину и на мгновение задержалась на нижней ступеньке. Она снова сделала радостное лицо и подумала, что не будет смотреть на Джилберта — он догадается, и тогда она не сможет притворяться.