– Теон, проснись, – зовет чей-то ласковый голос. – Досчитай до десяти – расскажи мне свои сны.
– Помню, в детстве, мы играли в эту игру, – отзываюсь я, потирая глаза. – Притворялись, что уже обладаем Septimus Sensu, и пытались угадать мысли друг друга.
– Я тоже это помню, – тихо шепчет Дея, коснувшись ладонью моего лица.
Она сидит на подлокотнике кресла и улыбается так, словно все ее мечты разом сбылись.
– Тео, – произносит она мое имя, будто пробуя его на вкус.
– У тебя что-то болит? – интересуюсь я, вставая. – Что случилось?
– Не знаю, – признается она, задумчиво накручивая длинную прядь на палец, и тут, вскакивает, как будто вспомнив о чем-то. – Это ведь неважно, главное мы вместе...
С этим словами она делает шаг и обнимает меня, положив голову мне на плечо. И я чувствую, что это необычное простое дружеское объятие, и это ощущение возникает не из-за Septimus Sensu – странно, но сейчас Связи как будто и вовсе не существует: то, как Дея прижимается ко мне, не оставляет никаких сомнений. И словно в ответ на мою догадку, она поднимает голову и тянется, чтобы...
– Дея, что происходит? – спрашиваю я, отстраняясь, а Дея начинает озадаченно озираться по сторонам.
Как-то странно все это. Она выглядит так, словно никогда и не было этой пропасти между нами, словно она не сторонилась мне эти триста лет, словно опять была прежней.
– Дея? – удивленно спрашиваю, проведя большим пальцем по ее подбородку.
– Что? У меня что-то с лицом? – улыбается она.
– Нет... – медленно притягиваю девушку к себе и совершенно забываю о боли всех этих лет и о нависшей над нами угрозы. Обо всем, что так неважно, когда я могу чувствовать тепло желанного тела... Но ее немного озадаченный, с примесью легкого испуга, голос возвращает меня в реальность.
– Теон, а что это за странное место? – спрашивает она, все еще оставаясь в моих объятиях.
– Учительская, – отзываюсь я, не совсем поняв, к чему был этот вопрос.
– Такое странное место, и свет режет глаза, – жалуется Дея, окинув комнату взглядом.
– Мы ведь школе, – отвечаю я.
– В школе? – переспрашивает Дея, чуть нахмурившись.
– Да. Здесь учатся людские дети, – напоминаю я, чуть улыбнувшись. Сейчас она рассердится и скажет, что отлично знает, где находится, и ей не нравится, когда я умничаю.
– Люди? Мы в человеческом мире? – слышу живой интерес в ее голосе, и это меня настораживает.
– Дея, что с тобой? Мы же здесь учимся и живем на улице Солнечная, – отвечаю я.
– На Солнечной улице? – снова переспрашивает она. – Помниться в детстве ты жил в Солнечном Городе...
– Дея, – отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в глаза, – скажи, что последнее ты помнишь?
– Я шла вдоль берега Лунного озера и слушала музыкальную шкатулку, – она, снова улыбнувшись, смотрит на меня. – Ту, что ты подарил мне. Я была абсолютно счастлива. Ты приснился мне! И...
Дея напряженно хмурится и молчит.
– И больше нечего? – спрашиваю я, а она лишь кивает в ответ.
Буквально чувствую, как волна разочарования волной прокатывается по сердцу. Ведь если она ничего не помнит и стала прежней Деей – моей Деей – то это значит одно: что-то заблокировало ее память. А в этом нет ничего хорошего. Когда память вернется, она будет злиться и винить меня за все, что произошло. И я не собираюсь разрушать наш хрупкий мир, поэтому мне нельзя поддаваться чувствам.
– Я тебе приснился в Знаменную Ночь? – отступаю на шаг назад, сохраняя уже ставшее для меня привычным расстояние между нами.
– Да, – кивает она, сделав полшага вперед, мне кажется, еще секунда и она снова бросится ко мне в объятья.
– А что еще ты помнишь о том дне? – спрашиваю я, присаживаясь на диван.
– Я помню, что гуляла вдоль берега и ждала, когда ты приедешь, – Дея села рядом, положив голову мне на плечо. Я вздрагиваю: ее близость будоражит и вгоняет в ступор одновременно. – Оттуда открывается вид на дорогу, что находится у самой границы города, и я там могу видеть тех, кто приезжает в наш город. Там я ждала тебя.
– И? – нетерпеливо спрашиваю я, мне нужно было знать, что так резко ее изменило.
– Помню, что встретила дядю... и мы о чем-то говорили… – Дея снова хмурится, силясь хоть что-то вспомнить. – Больше ничего.
– Дядя? – переспрашиваю я. – Изокрейтс?