Я останавливаюсь. В парке – особенно сейчас – намного меньше людей, они поймут, что я за ними слежу. Аудитус послать не получится – слишком много отвлекающих факторов: он запросто привяжется к шуму деревьев или постукиванию капель. Можно было догнать их и под каким-нибудь предлогом пойти с ними, но при виде меня Дея окаменеет, и вся дорога до дома пройдет в немом в молчании. Но мне нужно узнать, о чем они говорят! Я уверен, что, если этот парень венефикус, я пойму. Был один вариант. Но я долго не практиковался…
Проклятье, придется рискнуть.
Зайдя в парк, вижу, что они уже почти дошли до середины главной аллеи – с неработающим, треснувшим фонтаном. Сделав глубокий вдох, прислоняюсь к большому дереву и медленно сажусь на траву, прикрывая глаза. Мне холодно, но я, расправив плечи, лучше кутаюсь в пальто. Всеми фибрами пытаюсь почувствовать каждую каплю дождя, каждый шелестящий на ветру лист. Только тогда, когда мое дыхание сравнивается с протяжными завываниями ветра, остается лишь создать образ… любой, достаточно секундного воспоминания.
Тринадцать секунд обжигающий боли и знакомый мне мир меняет свои очертания, окрашиваясь в черно-белые тона. Человеческие чувства и мысли отступают, нюх и слух обостряются.
Продолжаю следовать за ними очень осторожно, держась на расстоянии. Мне не очень хочется, чтобы случайная мысль дала Дее понять, что я за ней шпионю.
Дождь ослабевает, и теперь я могу поднять морду (до этого мокрая шерсть заливала глаза водой, и приходилось наклоняться от раздражающего дождя). Встречный ветер приносит острый запах мазута и бензина, смешанного с печеньем с корицей и шоколадом. Нетрудно догадаться, чьи они. Собаке не нужно задавать вопросы, чтобы узнать о человеке то, что нужно. Мазут и бензин – явный любитель машин и гаражей. А с печеньем еще проще, особенно когда к его запаху примешивается запах средства для мытья посуды и акварельных красок. Но самый навязчивый, и в то же время, притягательный, неописуемо сладкий прохладный и терпкий запах, перебиваемый едва уловимыми нотками корицы, принадлежит ей.
Они идут, осторожно огибая огромные лужи. Дея встает на поребрик – лишь он выглядывает из грязно-серого мини-озера, что появилось из-за дождя – видимо не хочет промочить свои туфли. Курносая брюнетка – ее вздернутый острый нос, с которого постоянно съезжают очки, нельзя было не заметить, особенно когда он густо усеян светло-коричневыми веснушками – решает обогнуть лужи с противоположной стороны.
Парень-гараж не сразу решает, в какую сторону пойти – ему не хочется бросать Дею под проливным дождем, но на противоположной стороне лужа измельчается и можно пройти по тротуару, освобождая от необходимости балансировать на избитых и тонких бортовых камнях. Выбор за него делает погода. Порыв ветра – и Дею клонит вправо. Девушка, вскрикнув от неожиданности, пытается вернуть равновесие, но спотыкается и падает: он ловит ее левой рукой и прижимает к себе, выровняв зонт над головой, в котором уже нет надобности, ведь теперь они стоят по щиколотку в луже – в самом ее глубоком месте.
Опустив голову, Дея в упор смотрит на меня, в ее глазах – которые в дождь на фоне листвы становятся ярко-зелеными – отражается длинная морда ирландского волкодава.
Девушка чуть наклоняется и проводит рукой по моей жесткой шерсти – по телу пробегает волна, сродни разряду тока.
Я гавкаю в подтверждение ее мыслей, чувствуя, что от ее прикосновения, раздражение сдуло как дырявый шар.
– Это твоя собака? – спрашивает зонтикодержатель. – Здоровенная!
В его голосе слышится еле заметная дрожь – то ли от страха, то ли от восхищения. Мазутный запах, смешанный с мужским одеколоном с запахом апельсина, мешает мне понять от чего именно.
– Что? – Дея не сразу понимает суть вопроса, но потом, кивнув, отвечает. – Нет.… Да… Это… эм… Л… Лео… кажется. Пес соседа.
Я издаю короткий рык, выражая недовольство своей кличкой. Лучше уж Шариком назвала. Белобрысый от неожиданности прижимает девушку к себе еще крепче – внутри, словно по щелчку, включается инстинкт защиты своей территории, только для меня это не место, а рыжеволосая девушка, с большими, как два океана, глазами. У меня так и чешутся зубы вгрызться в его ногу. Вот погоди, только шевельнись еще.
Дея густо краснеет и мягко отодвигается.
– Прости, – смущается будущий труп, о чем красноречиво говорят алые кончики ушей.