– Девчонки, ну что вы? Ну?.. Вы же помните, со школы ещё. Вторая…
– Илья! – и я опять покорно замолк, опять всем своим видом выказывая готовность, по малейшему сигналу, молниеносно куда-нибудь прыгнуть, чтобы кого-нибудь спасти. – Нет, это невыносимо. Дур из нас делаешь. Да? Ну при чём тут космос? Мы о чём говорим?
– Нет же, Дашунь. Вторая ж косм… Люси Леополь…
– Арнольдовна! – в который уже раз девочки выступили единым фронтом и поправили меня чуть ли ни в унисон.
– Ну я же и говорю! По ящику же показывают, когда в атмосферу вся эта канитель входит, до бела же раскаляется! Вы же знаете, от трения…
– Изоев… – тихий и спокойный тон Дашиного голоса, оказывается, был не менее страшен, чем убийственный шёпот Лю.
Мне будто бы одно место поджарили и выставив открытые ладони в её сторону, и со всей убедительностью на которую только был способен, я выдал:
– Даша! Трос от величайшего напряжения, вдруг, порвался! В самый ответственный момент! Со втор… С огромной скоростью! Представляешь? С огромадной, конец полетел прямо в меня и… – я кончиками пальцев чиркнул по своему плечу, – прям по этому месту. Раскалённым концом! Вот и… – и обречённо закончил, – опалил.
Опять повисла тишина, в которой Даша, в течении нескольких секунд, пристально в меня всматривалась, будто бы что-то про себя уясняя.
Вздохнула и её взгляд просветлел. Повернулась к Люси и произнесла:
– Ну и как вот такое? – собрав всю свою волю в кулак, я не зажмурился, а стоически ждал продолжения.
Люси, выходя из состояния задумчивости, тоже вздохнула и опустила руку. В лёгкой растерянности покачала головой. Не отводя глаз от Дашиных, немного развела руки в стороны и констатировала:
– Деточка… Другого-то у нас всё равно ничего нет. Так что… придётся…
Даша повернулась ко мне. Посмотрела на порванное место на куртке. Погрустневшим взглядом обвела моё лицо. С такой же грустью, тихонько хмыкнула и, уже с пониманием, кивнула. Коротко вздохнула:
– Да. – и обречённо подвела черту – Придётся поверить.
Я тут же взял её ладошки и тихонечко, и с облегчением выдохнув, поднёс к своим губам. Краем зрения заметил, как Лю, с таким же облегчением, слегка прикрыла веки…
Тейвел, он же – босс
чутьё
С той встречи прошло, всего лишь немного более суток.
Тишина соблюдалась, как тогда он и потребовал. Контрольное время посещения тамошней кафэшки, с праздным времяпрепровождением за одним из столиков, наступало почти через семь часов.
Можно было бы ехать и завтра – спокойно, с утра, но внутренний посыл, как верхнее чутьё у охотничьей собаки, подстёгивал к сиюминутным действиям, вызывая чуть ли ни зуд от нетерпения, при этом, как ни странно, вкупе с рассудочным, холодным расчётом времени – час пятьдесят до самолёта и четыре часа лёту до места – времени впритык, но необходимо успеть…
Несколько минут тому назад мысль, зарождающаяся поначалу словно медленно наполняемый сосуд, вдруг достигла критической точки и перескакивая извилины, со скоростью случившегося инсульта – моментально, захватила всё сознание.
Тут же, приподнимая голову и ладонью сжав свой затылок, будто бы и вправду, только что пережил что-либо подобное, он подумал вслух:
– Да неужели…
Тейвел, он же –
– Что случилось? Куда ты смотришь?.. Там у тебя всё хорошо.
Его жена – Рут, почти полностью обнажённая, стояла перед ним в одних трусиках, положив руку ему на плечо. С беспокойством попыталась заглянуть в его опущенное лицо, присаживаясь рядом. Простёрла руку дальше и обхватила мужа за плечи:
– Да что с тобой? Тей! У тебя лицо, как перевёрнутая сковорода.
Тейвел, наконец поднял голову и посмотрел на супругу виноватыми глазами. Рут тут же сдёрнула руку с плеч мужа и, отворачиваясь, возмущённо и звонко прихлопнула себя по голой ляжке:
– Если ты действительно думаешь, что ты спасаешь мир? То, таки, это не так. – повернула голову и строго посмотрела в глаза Тейвела. – В этом мире есть я. Но меня ты не спасаешь!
– Рут я тебя умоляю…
– Я, таки, пойду на панель и пусть все увидят, как тебе будет стыдно! Ты хочешь этого. – исчерпывающая логика.
Немного отвислая грудь, вскормившая не одного ребёнка и небольшие жировые отложения на животе и бёдрах, совсем её не портили – она была ещё хороша собой. Живость в красивых, миндалевидных и чёрных, как смоль, глазах, буйные и длинные чёрные волосы, красивые руки и ноги, правильные черты лица и совсем ещё не дряблая кожа, с лихвой компенсировали такое незначительное количество видимых жизненных штрихов. А её постоянное, страстное желание всецело обладать телом сидящего перед ней мужчины и властвовать над ним, пусть и в короткий промежуток времени, не оставляли ему шансов что-либо думать, что-либо замечать, или с кем-либо сравнивать – он, как правило, растворялся в её страсти и нежности…