Изгой-один

Значит, если она отказалась от мести, осталось просто взять и уйти? Стащить немного кредитов и затаиться где-нибудь вдали от всего этого бардака? Она могла бы, как и раньше, тянуть свою лямку в сторонке, пока Империя взрывает планету за планетой, разнося повстанцев в пух и прах.

«Ее можно уничтожить. Кто-то должен это сделать».

Последнее, что сказал ей отец. Не слова любви, не «я так по тебе скучал». Впервые за много лет увидев Дочь, умирающий Гален только и мог думать о махине, которой посвятил всю жизнь. О механизме, который он строил и исподволь губил десятки лет, из-за которого Альянс повстанцев в конце концов погубил его самого.

Наверное, следовало бы разозлиться на отца за то, что Джин, по сути, зря примчалась на Иду. Даже записанное послание подарило ей больше, нежели личная встреча. Воспоминание об охваченном чувствами человеке, который силился сказать: «Моя любовь к ней никогда не угасала», сменилось в памяти Джин образом безжизненного тела в ее объятиях, запутавшегося старика, такого же смертного, как и все остальные.

Нет, она не злилась на отца. Она винила Восстание и Андора. И даже эта злость, как видно, была бессмысленной. Она лишь тянула назад, к ненавистным мыслям о мести.

Так и не найдя ответов на свои вопросы, Джин задремала под рокот двигателя.

И увидела сон.

Джин снился Со Геррера. Человек, который, воспитывая ее столько же лет, сколько и сам Гален, очень редко улыбался. Снилось, что она снова стала напуганной восьмилеткой под крылом вояки, который не принимал никаких оправданий для страха, солдата, чей рев распугивал гаморреанцев вдвое крупнее его самого. Со Геррера никогда не ввязывался в бой, если не знал, как его выиграть. Джин снился тот день, когда она приковыляла домой с разбитым лицом и сломанной ногой, снились десятки шрамов, которые она получила за все то время, что провела с шайкой Со. Она носила их и по сей день.

Со вдохнул в нее пламя. Он научил Джин драться зубами и когтями, а она так и не поблагодарила его.

Еще ей снился Гален. Она видела квартиру их семьи на Корусанте, ферму, игрушки, которые дарил ей отец. Каждой игрушке, которых было так много, Джин давала имя, но Гален каким-то чудом умудрялся запомнить их всех: Бини, Штурми, Счастливчика Хазза Осинбита и других, которые остались в ее воспоминаниях лишь смутными пятнами. Бывало, ночью отец заглядывал в ее комнату — где бы они ни находились, на любой планете — и вкладывал ей в руки игрушку. Он проявлял любовь без изысков, всегда просто и недвусмысленно. Джин столько лет ненавидела все, что с ним связано.

Во сне Гален умирал на Ла'му от рук штурмовиков в черной броне и под непрерывным огнем СИД-истребителей. Джин видела вспышку его «Звезды Смерти», испепеляющей дома, навесы и жителей в Священном городе Джеды. Она бежала по площади, чтобы спасти девочку, и не успевала. Когда ее руки смыкались вокруг малышки, под пальцами оказывался лишь голый скелет, который тут же рассыпался в пыль. Джин снились штурмовики. Их было все больше и больше: штурмовики, выгоняющие жителей из их домов; штурмовики, караулящие тюремные блоки; штурмовики, расстреливающие слепцов. Они маршировали бесконечными рядами и теперь палили в нее саму, прожигая в груди тысячи ран.

В ее сне человек в белом обозревал деяния штурмовиков и казнь Джин, произнося какие-то слова, которых она не слышала. Казалось, что происходящее доставляет ему удовольствие. Он даже не посмотрел в сторону Джин, поглощенный более важными задачами. Штурмовики, снова в черной броне, все продолжали стрелять по ней.

И вот когда Джин уже казалось, что она больше не в силах выносить этот кошмар и пора просыпаться, ей приснилась мама.

Мертвая Джин лежала на полу их корусантской квартиры, а Лира усердно упаковывала оборудование для индивидуального исследовательского полета на какую-то планету. Потянувшись к десертному столику за переносным датчиком, мама чуть не наступила на нее.

— Да что ж такое… — Лира покачала головой и, нагнувшись, поставила дочь на ноги.

Что это, воспоминание? Джин ничего не понимала, чувствуя, как дрожит кисть, которую обхватила теплая ладонь.

— Мама? — позвала она.

Лира рассмеялась и ткнула Джин в лоб пальцем.

— Нечего лежать посреди дороги. Я споткнусь и упаду на тебя, а папа отругает меня за твои синяки.

Она вернулась к своим сборам, а Джин не сводила с нее глаз.

— Мама, — прошептала она. — Я не знаю, что мне делать.

Лира подняла руку, требуя тишины. Проверив содержимое дорожной сумки, она удовлетворенно кивнула и медленно подошла к дочери. Улыбнулась нежно и грустно.

— Я знаю, милая, — сказала мама. — Но ты уже большая девочка и должна все решать сама.

Квартира исчезла, а они перенеслись в бескрайнюю тьму, которая раньше была пещерой в сознании Джин.

— Я не представляю как, — прошептала она, хотя ей было ужасно за это стыдно.

Лира заговорщически оглянулась вокруг, а потом снова посмотрела на дочь:

— Я дам тебе одну подсказку, ладно?

Джин подавленно кивнула.

Лира приблизилась к ней чуть ли не нос к носу.