Изгои Рюрикова рода

Амирам вёл отряд в полном молчании. Он шествовал впереди, зачем-то держал меч наизготовку, и встречные царьгородцы прижимались спинами к стенам домов, давая им дорогу.

Они вышли на странно пустынную пристань. «Единорог» баюкали сонные волны. Твердята сразу увидел узкую фигуру женщины в жёлтой шали и понял: он вернулся домой.

Он заснул и проснулся с рассветом, окутанный знакомым запахом дальних степей. Ах, как давно это было! Или недавно? Может быть, сейчас, откинув пропахшую травами ткань, он выйдет в разнотравье. В рассветной дымке узрит золотистую тень Колоса, услышит блеяние овец. Пастуший пёс с варяжским именем, едва почуяв его, встрепенётся, навострит уши, посмотрит пристально. А он увидит дальний лес, и легкий дымок над степным шатром. А он услышит тихий гул барабана, разгоняющего сон древних богов, и рука Тат ляжет на его плечо, невесомая, но очень твёрдая.

Тат решительно сдернула шаль, покрывавшую их головы. Сын толкнулся в её чреве так бойко, что Твердята, сжимавший её в объятиях, почувствовал это.

– Он волнуется, – пояснила Тат. – Ты не размыкал объятий всю ночь и весь день. Нам надо вдохнуть простор. Мы устали от покоя.

– Я останусь тут, – сонно заметил Твердята.

– И тебе надо подняться, – сказала Тат. – Днём пришёл слуга из дома каменного кагана. Он передал: печальная дева будет ждать тебя в доме вдовы. Слуга ждёт тебя, чтобы проводить.

– Я не пойду… – Твердята перевернулся на другой бок, уставился на выбеленные солью доски палубы.

– Надо проститься. Надо повернуться спиной к прожитой жизни. Тогда сможешь идти дальше. – Тат говорила с ним на языке племени Шара.

О борта «Единорога» лениво тёрлась тёмная волна. Смуглолицый провожатый немым изваянием стоял неподалёку. Откуда-то явился Амирам в своей обычной странной шапке, украшенной чудным пером.

– Надень кольчугу, опасайся подосланных варягов, – буркнул он. – И помни: мы выходим в море с рассветом. Нет нужды испытывать коварство Агаллианов.

Провожатый терпеливо ждал, пока Твердята облачится в кольчугу, лёгкий Амирамов шлем и перепояшется мечом. Он немой тенью следовал за новгородцем по засыпающим улицам Константинополя.

Они миновали латинские кварталы. Навязчивый запах нечистот сменился ароматом цветущих растений, дома сделались ниже. Наконец над черепичными крышами показался шпиль колокольни церкви Святых апостолов. Вот и знакомая калитка, неприметная дверь в каменной ограде. Вот ухоженный пустынный садик. Твердята ожидал увидеть Дросиду, но вместо крупной, статной фигуры хозяйки перед ним возникла согбенная тень старой няньки-венгерки. За стволами дерев он увидел шёлковый покров носилок. Елена ждала его.

* * *

Тверядта снял с головы шелом, расстегнул пояс и отставил в сторону ножны.

– Жарковато в Царьграде, – улыбнулся он. – Солнышко разогревает доспех. Дозволь разоблачиться, спасительница. Спасла из темницы, спаси и от зноя…

Они затеяли незначительный разговор о яде, добавляемом в вино и о кинжалах подосланных убийц. Об отвычке от обыкновений столичной жизни, об обычаях ипподрома и портовых сплетнях. Твердята смотрел на неё прямо, не опуская взора, силясь найти следы испуга или брезгливости, но даже жалости не обнаружил. Елена не дрогнула. Она рассматривала каждый шрам, каждую морщинку на его лице, но, не удовлетворившись этим, подошла вплотную. Она ощупывала рубцы и ямы на его щеках и лбу так тщательно, словно желала запомнить навек каждую чёрточку его нового лица.

– Мы видимся в последний раз, – внезапно сказал он. – На рассвете «Единорог» поднимет парус. Я позабыл спросить тебя. Хотел, чтобы ты мне объяснила… Я до сих пор не до конца понимаю греческий язык…

– Что ты хочешь знать? – она ответила ласково и буднично, как в давно прошедшие времена. Как в прошедшие времена, её кожа источала ароматы роз с легким привкусом ладана.

Он тронул её волосы. Они были всё так же мягки, много мягче, чем косы Тат.

– …что такое «Единорог»?

Она вперила в него взгляд ясных серых глаз, и он испытал вожделение, внезапное и неукротимое:

– Разве ты не знаешь? – она опустила руки, отшатнулась, но в глазах по-прежнему не было испуга. – Что с тобой?

– Я не святой! – рявкнул он. – И становиться святым не намерен! Я хочу получить своё! А ты меня совсем не боишься? Я не отвратен тебе?

Елена отступала назад, путаясь в складках туники. Он заметил трепет её тела. Ему чудилось, что ещё немного – и из-под розоватой кисеи, собранной у неё на груди в живописные складки, выбьется кровавым побегом изболевшееся сердечко.

– Не стоит, Демьян, не следует нам… – твердила она, расплетая рыжие косы.

А он смотрел на её округлые руки, на острые косточки локотков. Потом она помогала снять кольчугу. Наконец доспех с тихим звоном упал на устланный коврами пол.

– Тише! – зрачки её расширились, она приложила палец к губам.

Он стянул через голову рубаху. Больше всех благ мира, любых подарков и благодеяний желал он в эту минуту прижаться своей обнажённой грудью к её груди. Он желал слиться, сойтись хоть на один лишь раз, запомнить, запечатлеть в памяти блаженный миг обладания предметом многолетних мечтаний.