Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

67-й канон «О еврейском ростовщичестве», «желая защитить христиан от жестокого притеснения со стороны евреев», запрещал евреям-ростовщикам брать с христиан «тягостный и неумеренный процент» под страхом бойкота. Здесь надо заметить, что ростовщичество в Средние века было профессией крайне нужной – из-за постоянной нехватки наличных денег – и при этом крайне рискованной, поскольку ростовщики-евреи имели мало действенных механизмов, чтобы принудить влиятельных должников к уплате долга. Напротив, власти время от времени замораживали эти долги, позволяли привилегированным группам (прежде всего, крестоносцам) их не выплачивать, а также переадресовывали их в королевскую казну. Поэтому, ожидая, что к нему вернутся далеко не все ссуды, ростовщик требовал высокие проценты (вплоть до 50–60 %) и ценные заклады. Церковь была возмущена ситуацией, когда недвижимость и земли, отданные христианином еврею-ростовщику в залог, вследствие неуплаты долга оставались у еврея, который не был обязан платить с них десятину, и таким образом церковь терпела убытки. Поэтому 67-й канон требовал «возместить десятины и пожертвования в пользу церкви, которые христиане платили со своих домов и иных владений, пока эти их владения, как бы они ни назывались, не попали в руки евреев».

68-й канон описывал прискорбную невозможность «никоим образом отличить иудеев или сарацин от христиан», если они носят одинаковое платье: «и тогда временами происходит так, что по ошибке христиане вступают в отношения с женщинами из числа евреек или сарацинок, а евреи и сарацины – с христианскими женщинами». В этом месте мы не можем не задаться вопросом: неужели взгляд средневекового человека не отличал еврея и араба от европейца? Неужели сознание – понимание этих категорий (иудеи, сарацины) как конфессиональных, а не этнических – настолько предопределяло бытие (способность глаза различать физические особенности)? Нужно, конечно, оговориться, что европейцы бывают разные, и в Испании, Италии и Южной Франции спутать действительно могло быть немудрено. Но и сам канон предполагал тут долю лицемерия – путаницу допускали те, кто хотел ее допустить:

Посему, дабы они не могли в будущем оправдывать подобные поступки из числа запрещенных связей тем, что ошиблись, мы постановляем, чтобы евреи и сарацины обоих полов во всех христианских землях и в любое время отличались бы в глазах общества от других народов своею одеждой. […] Кроме того, в течение последних трех дней перед Пасхой и в особенности в Страстную пятницу они не должны выходить в общество вообще по той причине, что некоторые из них в эти самые дни, как мы слышали, не стесняются выряжаться и не боятся высмеивать христиан, которые чтят память святейших страстей, нося знаки траура.

Хотя дальше канонисты повторно проговаривают причину своей озабоченности – «строже всего мы воспрещаем следующее: чтобы кто-либо осмеливался оскорблять Спасителя», этот запрет был вызван также обоснованными опасениями антиеврейского насилия, которое могло быть спровоцировано еврейским святотатством, а могло – горячими проповедями с амвона, напоминающими народу историю Страстей Христовых и указующими на виновников оных. Пасхальные погромы станут нередким явлением в позднее Средневековье, и власти будут стараться их предотвратить, не выпуская евреев за пределы их квартала.

69-й канон запрещал евреям получать предпочтение в назначении на общественную должность, «поскольку это нелепо, чтобы хулитель Христа имел власть над христианами», и призывал поместные соборы наказывать светских князей, протежирующих евреям. Это была обычная ситуация: интересы и действия церкви и местных светских властей, будь то города, сеньоры или короли, часто не совпадали. Папы взывали вотще, князья поступали по своему усмотрению, руководствуясь практической выгодой – еврейская община облагалась высоким налогом.