Изгои. За что нас не любит режим

Будапешт, волнения 1956 года. Трое в тюремной камере выясняют, кто за что сюда попал.

– Меня посадили за то, что я был против Имре Надя, – говорит первый.

– А меня позадили, потому что я был за Имре Надя, – говорит второй.

– А я – Имре Надь, – со вздохом признается третий.

Кунгуров выступал с осуждением действий ВКС РФ в Сирии, поэтому его обвиняют в том, что он поддерживает ИГИЛ. Я выступал с одобрением тех же самых действий ВКС РФ в Сирии, поэтому меня обвиняют в том, что я возбуждаю ненависть или вражду в отношении национально-территориальной группы «сирийцы». В этой истории нам обоим остро не хватает третьего обвиняемого. К слову сказать, мой адвокат уже заявлял ходатайство о вызове в Пресненский суд командующего ВКС, но пока что безрезультатно.

Между случаем Кунгурова и моим можно увидеть много общих черт, если сравнивать их, глядя из-за границы. В обоих случаях речь идет о возросшем в последнюю пару лет внимании спецслужб к авторам, которые ведут популярные блоги, но не состоят при этом на зарплате у тех самых служб или у Администрации Президента. Есть мнение в определенных кругах, что эти авторы в Интернете представляют опасность, потому что могут что-нибудь такое написать – и ненароком в России начнется «Арабская весна». Именно в этом состоит та самая воображаемая угроза, для борьбы с которой возбуждаются уголовные дела за посты в ЖЖ. При этом зачастую те люди, которые эти дела непосредственно выдумывают, возбуждают и сопровождают, сами в угрозу, исходящую от блогеров, ни разу не верят, а жупелы вроде «Арабской весны» и «нового Майдана» используют просто для оправдания перед начальством своей глупой, но кипучей служебной суеты. От ордена за «предотвращенный Майдан в России» не откажется ни один жулик в погонах, а заработать эту награду гораздо легче, если угрозу ты сам же и выдумал… Читайте/смотрите Secret Agent или «Портного из Панамы»: этот ход мыслей сексотов давно увековечен в литературе и кинематографе.

Для того, кто пытается сравнивать мой случай и кунгуровский, глядя из России, важней понимать различия, благо все они объяснимы и симптоматичны. Кунгуровский случай – это фирменный стиль провинциальных силовиков, расправляющихся с человеком, к которому у них длинный список старых обид и счетов, чисто локальных. Тут и жесткая «террористическая» статья, и скорость возбуждения, и методы оперативной «работы»:

Вламываются в квартиру шесть-семь, иногда до десяти оперов, разбегаются по всем комнатам, шарят везде. Контролировать их, естественно, невозможно. Все перерыли вверх дном, изъяли жесткие диски, флешки, сотовые телефоны, ноутбуки, планшет – словом, все. Все электронные носители, которые нашли, изъяли. Оставили только пару нерабочих ноутбуков – они лежали на антресолях, на них был сантиметровый слой пыли. Они сочли, что с помощью этого инструмента я не мог совершить страшное злодеяние.

Это все случилось с Кунгуровым в начале марта, спустя считанные часы после первого рапорта об обнаружении в его блоге «признаков преступления». Тут же его задерживают до ночи, выпускают под подписку о невыезде, потом отказываются разрешать ему любые отлучки из Тюмени по рабочей или личной надобности, бдительно следят за ним 24×7, а потом, дождавшись, что он все же куда-то отъехал, меняют меру пресечения с подписки на тюрьму, хотя спокойно могли бы ограничиться домашним арестом.

В моем «экстремистском» деле все значительно более мирно и пасторально. Никаких облав, задержаний, приводов, все мои гаджеты при мне, за рубеж я за 8,5 месяца следственных действий выезжал семь раз, а уж сколько по России успел накатать – и не сосчитаю уже, потому что от этих поездок в паспорте не остается штампов (Кунгурова закрыли в СИЗО до августа за поездки именно внутри России). Никакие топтуны под моей дверью в Наркомфине не тусуются и на парковке перед подъездом не дежурят. Да и вообще, я впервые узнал о своем деле позже задержания Кунгурова, хотя и первые доносы в СКР, и рапорт Управления «Э» об обнаруженных в моем ЖЖ признаках преступления появились в деле за 5 месяцев до начала его злоключений…

Причин, по которых в двух наших случаях один и тот же маховик крутится так по-разному, в сущности, две.

Во-первых, Москва – не Тюмень. Самые жесткие эксцессы «борьбы с экстремизмом», ментовские и прокурорские, чекистские и судебные, всегда наблюдаются у нас в провинции. Тут вам и Тарас Зеленяк из Новосибирска (282-я за комментарий на украинском форуме в 2004-м), и Дмитрий Ширинкин из Перми (207-я за художественный рассказ в 2007-м), и Савва Терентьев из Сыктывкара (год условно по 282-й за коммент в ЖЖ), и вердикт судьи Айзенберг из Комсомольска-на-Амуре о запрете в России «экстремистских ресурсов» Archive.Org, YouTube, Polit.Ru. В провинции у нас всегда была такая дремучесть и жесть, о которой в Москве не слыхали. Ирина Яровая в Госдуме и события в ОВД «Дальний» – наглядные тому иллюстрации.