Ижорский гамбит

Победителя подвели к главной трибуне. Смоляне привстали с лавок, в надежде лучше рассмотреть награду. Князь выслушал Рысёнка, сообщившего ему что-то на ухо, слез со своего места, оставив вмятину на подушке, и, подойдя к чаше, запустил туда руку.

– Самым метким среди стрелков объявляется… – Тороп вопросительно посмотрел на победителя и, недождавшись подсказки, продолжил: – объявляется Лисий Хвост.

Всеволод Мстиславович вынул руку из чаши, зажав между пальцев золотую цепочку с фигуркой белки, держащей стрелу в передних лапках. Покрутив приз перед глазами, князь быстро разобрался с механизмом защёлки, и вот медальон сверкает на груди победителя.

– Молодец. Захочешь ко мне в дружину, приходи в кремль. Держи нож, как увидят – сразу пропустят. – Мстиславович отстегнул клинок в дорогих ножнах от пояса и отдал Лисьему Хвосту.

Так сказать, серебряному призёру достался набор из трёх тетив, необычайно прочных и сложенных в костяном пенале, бруска с выемкой для полировки древка стрел и двух дюжин стальных наконечников в кожаной сумочке. Егорке в свою очередь прицепили на шапку кокарду. Две перекрещенные стрелы, обвитые лавровым венком. Их награждал уже Тороп, подгоняя писаря, заботливо выводившего имена призёров на пергаменте с выбитой печатью и подписью Всеволода Мстиславовича. Призы можно продать, обменять, наконец, они могут закончить свой срок службы, как тетива, а вот грамота… Такая вещица будет лежать в ларце, передаваться своим детям, а те, в свою очередь, своим, рассказывая о славном предке. Посему, когда пергаменты попали в руки победителей, то отнеслись они к ним, как минимум, с трепетом. Мгновения спустя рог проревел о начале перерыва. На трибунах засверкали белые передники. Князь и ближние бояре отправились в комнату отдыха, дабы восстановить силы, а заодно подтвердить выигранные или проигранные пари.

Возле Ермогена поставили круглый стол на одной ножке, поднесли горячий травяной чай, оставив заварник на подносе с несколькими сухариками пшеничного хлеба. Епископ решил провести время на свежем воздухе. Может, и отправился бы он в комнату отдыха, но пронырливый римлянин одним из первых забежал туда, а находиться с ним в одном помещении православный священник не пожелал. Тем более, самые интересные собеседники тут, рядышком. А Евстафий, так вообще – находка для шпиона. Язык без костей, но говорит всё по делу. Евангелие преподнёс и теперь делится своими соображениями по поводу победителя.

– Ты точно уверен в словах своих, сын мой?

– Ваше преосвященство, как пить да… она это. Я ж её с детства помню. Племянница моя.

– А муж куда смотрит? Слепой, что ли, девице такое позволять?

– Мужа вы её видели, перед вами, в капюшоне стоял. Вот и решила она – не отставать.

– На исповедь ко мне. Немедля.

Евстафий засуетился, хотел, было, чайку подлить, но его опередил Иннокентий. Где ж племянницу сыскать? Лисий Хвост словно на метле улетел. Елена, с которой приехала Нюра, опустила вуаль на лицо, и лишь по колебанию перьев на шапке можно было понять, что дама хихикает.

«Ну, Нюрка. Всё батьке расскажу», – решил про себя Евстафий и бочком стал протискиваться к служебному выходу.

Амазонка тем временем подбежала к возку, распахнула полог и влезла внутрь. Пять минут на переодевание, пятнадцать на посмотреть в зеркальце – и из крытых саней вышла прекрасная дама. Евстафий поймал её почти у самой трибуны. Нюра готовилась повязать белый передник, дабы под видом разносчиц напитков попасть в ложу.

– Нюрочка! Заждались мы тебя. Где пропадала?

– Дяденька, животиком занедюжила. – Девушка приложила руки к животу, быстро комкая фартук.

– Идём со мной, у епископа нашего чай с травами лечебными, вмиг поможет, – сказал Евстафий, проводя Нюру через пост охраны.

* * *

Стоит одному человеку при скоплении большого количества людей на свежем воздухе, когда дел никаких нет, да ещё в разгар веселья начать что-нибудь есть, причём с аппетитом, – окружающих вмиг охватывает чувство голода. Румяные, только что из печки пирожки, жаренные в шипящем масле беляши, свёрнутые трубочкой блинчики со всевозможной начинкой, горячий сбитень и лесные орешки стали появляться в руках горожан. В ложе торговали сразу лукошками. Корзинка, напоминавшая большой лапоть, была прикрыта белым полотенцем, и приобретавший её зритель получал готовый обед на полторы персоны. Сделано это было специально. Платить четыре монетки за один обед как-то не увязывалось в голове. А когда еды визуально гораздо больше, чем можно съесть, то вроде бы и не считаешь себя обманутым. К тому же полотенце бесплатно, да и упаковка ещё в хозяйстве сгодится. Но больше всего налегали на горячие напитки. Корчмарь даже заволновался, что не хватит сбитня. Огромный, шестидесятилитровый, уже на три четверти пустой бидон с напитком стоял на решётке с углями. Сынишка помешивал половником, а разносчицы, уже разобрав вторые сани с продуктами, всё шли и шли, позвякивая монетками в карманах передников.

«А ведь это только первый перерыв. Пусть на второй съедят в шесть раз меньше, но уже и нет-то ничего», – размышлял корчмарь.