Через час девять человек, одетых в просторную рясу, вышли за стены монастыря, неся на плечах носилки. Впереди шёл монах, показывая дорогу. Уверенности в том, что за обителью не следят, не было, посему пошли немного в обход, оставляя Перынь далеко слева. Деревня в пяти верстах. Если двигаться по дороге, то за полтора часа можно дойти. У нас получилось чуть ли не в два раза дольше. Топали вдоль края болота, стараясь не попадаться никому на глаза, но все предосторожности оказались не напрасны. Как только мы приблизились к опушке, за которой начинался овражек и протекала речушка Прость, моя догадка подтвердилась. Не дожидаясь, пока с носилок разберут оружие, я со Снорькой выдвинулся вперёд, почти к самой деревне и чуть не наткнулся на секрет. Возле караульного с коротким копьём и явно не рядовым, опоясанный мечом с двумя кинжалами орденцем, стоял крестьянин, с кнутом в руке, по-немецки докладывавший об отряде, вышедшем из монастыря. Притаившийся со мной за деревом Снорька после этого даже стал оглядываться по сторонам, нет ли кого ещё. До нас стали доноситься обрывки разговора: «…руссов столько, сколько веточек, на волокуше сложено оружие, скорее всего луки»; «… молодец, Ганс. Ты выберешь себе любую девку, если переживёшь бой».
Что ж, фактор внезапности, к сожалению, утерян. Тем не менее, не стоит забывать о царившей в эти времена тактике – противники сражаются непосредственно при визуальном контакте, чего я делать не собирался.
– Снорька, незаметно проберись слева, так, чтобы была видна криница. Я подкрадусь вон к тому дому с проваленной крышей, как только махну рукой, выбегаете из леса и пускаете стрелы. Ты оберегай монаха, стреляй по необходимости. Поведуешь план остальным, понял?
– Да, Алексий. По взмаху руки атакуем, беречь монаха.
– Умничка, действуй.
Осень – не лучшее время для скрадывания. Зимой оделся в белый балахон, и ты слился со снегом. Летом помогает листва, ну а сейчас, ползти и надеяться, что родная земля убережёт. Огород, отделявший меня от стены дома, преодолел без помех. Только оказалось, что крыша у дома цела, и не дом это, а две землянки, пристроенные одна к другой, с наклонёнными друг к другу скатами. Немчура стоит возле колодца, ждёт, когда командиру подведут коня. Всадников больше нет. Ну что ж, с тебя и начнём.
Человек, как и любой зверь, попавший под внезапное действие стихии, будь то дождь, ураган или град, старается найти укрытие и уже с безопасного места с трепетом наблюдать за буйством природы. С опытом многих поколений мы научились противостоять им, изобрели зонтики, дождевики и многое другое, но каково оказаться под воздействием сил, которых невозможно определить? Видны только результаты стихии. Расстреляв магазин, я даже забыл махнуть рукой, а сообразил, когда закончился второй. Как только всадник свалился с лошади, к нему сразу бросилось несколько человек, а как попадали и они, орденцы стали смотреть на небо, но оно было чисто, по сторонам, там тоже никого, а смерть всё прилетала. Прятаться никто не стал, наоборот, сбились в кучу, думая, что в строю под щитами безопасней.
– Что там Алексий делает? Почему не подаёт сигнал? – расспрашивал монах Снорьку.
– Не мешай, святой отец. Сам не знаю.
– Снорри, он дал отмашку! – Монах дёрнул Снорьку за руку, и от неожиданности свей выстрелил.
Наблюдавшие за Снорри воины, увидя, что выстрел сделан, высыпали из леса, побежав к домам. Сопротивления практически не было, бой закончился в минуты. Раненые кнехты выли от боли, и когда стало ясно, что всё закончилось, в самом крупном доме послышался нарастающий шум, завершившийся треском рухнувшей двери. На улицу выбежали женщины.
– Родненькие, немцы к оврагу пошли, тикайте! – Молоденькая девушка в разорванной на груди рубахе, вцепилась в Снорьку и показывала рукой в сторону холма.
– Мужики где? – спросил я у пробегающей возле меня женщины.
– В овине заперты. Спалить грозились изверги, если весь хлеб не отдадим. А что отдавать-то? Самим еле хватает. Уходите, мало вас. Мы уж как-нибудь сами, перетерпим. – Тётка подхватила валяющийся на земле топор и с размаху, как колуном раскалывают чурбак, вогнала в спину стонущему немцу. Что творили оккупанты с женщинами – я не знал, но, видимо, сострадания к раненым это не прибавило. Визг и шум стал разноситься по округе. Бывших насильников лишали жизни.
– Все ко мне! – подал команду я.
Тем временем Гаврила Алексич вывел отряд к приметному холму, поросшему берёзами, чуть ли не под барабанный бой. Подумаешь, идут медленно и не в ногу, зато красиво, хоть песню запевай. Гаврюша потрогал ремень щита, оглянулся на воинов и покачал головой. Всего пятеро имели бронь, остальные так, до первого раза. Внутри раздался голос зависти: «Это ж какие деньжища Ильич имеет, если смог снарядить столько людей?» Оказавшись посередине своего воинства, он обратился ко всем:
– Как войдём в лес, чтоб ни звука, у холма остановимся.