Изящное искусство смерти

И застыл, будто парализованный, за стойкой. Бессмысленный взгляд был направлен в сторону от трупов, скорчившихся за столиками, на камин у дальней стенки, в котором едва тлели куски угля.

Но Де Квинси, похоже, не видел камина. Его ярко-синие глаза, казалось, уставились на что-то находящееся значительно дальше. Они были совершенно пусты.

Несколько секунд ничего не происходило.

— Отец? — позвала Эмили. Она сидела в углу в передней части зала спиной к нему и не могла видеть, что происходит. — Ты давно уже молчишь. С тобой все в порядке?

— Я отлично себя чувствую, Эмили.

— Отец…

— Это правда. Я в полном порядке.

Но, несмотря на уверенный тон, Де Квинси продолжал пристально смотреть куда-то вдаль, за пределы таверны.

Внезапно взгляд его сфокусировался. С глаз спала пелена. Лицо потеряло мертвенно-бледный оттенок. На лбу заблестели капельки пота.

Он перестал дрожать.

И нормально задышал.

— Инспектор Райан, не думаю, чтобы вы читали Иммануила Канта.

Утверждение прозвучало настолько неожиданно, настолько не к месту, что Райан не сразу нашелся что ответить.

— Вы правы.

Гордость не позволила инспектору добавить, что он никогда и не слыхал о таком.

Де Квинси сделал глубокий вдох и медленно отвел взгляд от камина.

Потом поставил на стойку пустой бокал и оглядел помещение, как будто только сейчас понял, где очутился.

— Да, это понятно. Кант работал в Германии, и в Лондоне найти его труды непросто. Мне довелось перевести несколько его сочинений, и я вам их пришлю. Можно, я дотронусь до трупов?

И как это часто случалось с сентенциями Де Квинси, последняя его просьба прозвучала совершенно естественно.

— Если считаете это необходимым.

— Считаю.

Де Квинси шагнул к навалившемуся на стойку хозяину таверны.

— Если бы не кровь, можно было бы подумать, что он слишком долго работал без отдыха или же чрезмерно употребил джина и заснул.

— Да, такое впечатление и создается, — согласился Райан.

— До тех пор, пока я не попытаюсь приподнять его.

Де Квинси взял обеими руками голову мертвеца и приподнял. Шея была так глубоко перерезана чудовищным орудием преступления, лежавшим здесь же, на стойке, что виднелась гортань. Заскрипела кость.

— О…

— Да уж, — кивнул Райан. — Именно что «о…».

Де Квинси еще откинул голову назад и внимательно исследовал передник, прикрывавший грудь до самой шеи. Некогда белый, сейчас он был весь заляпан кровью.

— Узор очень впечатляет. Если бы существовал такой способ создавать картины, нанося случайным образом на холст краску (или, в нашем случае, кровь), это был бы великолепный экземпляр.

— Вы сошли с ума, — с отвращением произнес Райан.

Но Де Квинси его, похоже, не услышал.

— Крюк ломика, который лежит на стойке, выпачкан в крови. Подобный предмет был использован во втором убийстве на Рэтклифф-хайвей. Сорок три года назад преступник оставил орудие убийства так же, как сделал это сейчас.

— Да, вы упоминаете об этом в своем эссе. Получается, снова убийца использует вашу книгу как руководство к действию.

— Эмили, наш разговор тебя не огорчает?

— Я бы предпочла сейчас находиться в нашем доме в Эдинбурге, — ответила девушка, по-прежнему сидя спиной к отцу, и гулкое эхо прокатилось по таверне.

— И я тоже, дорогая. Я не могу дождаться, когда вернусь домой и снова буду скрываться от сборщиков налогов. Они теперь уже не кажутся вселенским злом. Может быть, если смочить платок в вине и дышать через него, запах станет не таким сильным?

— Да что угодно, лишь бы помогло.

Де Квинси достал из кармана носовой платок, нашел открытую бутылку вина, смочил вином ткань и протянул Райану.

— Я отнесу, — вмешался Беккер.

Он взял платок и передал Эмили.

Продолжая глядеть в угол, девушка поднесла платок к лицу и сказала приглушенным голосом:

— Благодарю вас.

— Вернемся к Канту, — предложил Де Квинси.

— Ей-богу, — вздохнул Райан, — неужели у нас нет более важных тем для обсуждения?

— Этот философ поднял вопрос о том, существует ли объективная реальность, или же все это просто проекция нашего сознания.

— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.

— Поймете.

Де Квинси вышел из-за стойки и внимательно осмотрел тела двух посетителей, которые будто бы заснули перед своими стаканами.

Потом он повернулся к столику возле камина, за которым в сходных позах застыли еще трое мужчин, а также официантка. Рядом с ними на столе стояло блюдо с хлебом и сыром, запятнанными кровью. Де Квинси точно так же приподнял голову официантки и изучил ее прежде сиявший белизной передник. И наконец подошел к последней жертве, констеблю, который лежал на столике у окна, сжимая в руке чайную чашку.

— Великолепно. Уставшие за день люди зашли вечерком в таверну. От вина и тепла они так разомлели, что уснули прямо за столами. Кровь, конечно, вносит определенный диссонанс, но искусство все построено на контрастах. А еще один диссонирующий элемент обнаружился, когда я поднял их головы. Забудьте об аккуратных разрезах, сделанных бритвой. Теперь это уже больше похоже на расчлененку. За мирным фасадом скрывается удивительная жестокость. Изящное искусство!

Райан пробурчал себе под нос что-то неприличное и прибавил уже громче: