Изящное искусство смерти

— Это не входило в мои намерения.

— И как вы полагаете, сколько людей из-за вас превратилось в рабов этого дьявола? Скольких вы обрекли на вечные мучения?

— Я с легкостью могу зайти от обратного. А сколько человек, напротив, осознали ложную привлекательность опиума и вняли моему совету держаться от него подальше? Мы не можем с уверенностью утверждать, кто прав.

— В Индии и Китае все войны, в которых я сражался, происходили из-за опиума; каждого, кого я убивал, я убивал из-за него же. За века в конфликтах из-за этой дряни погибли сотни тысяч человек. Жизни миллионов жителей Китая были погублены опиумом. А в самой Англии? Сколько в нашей стране людей, которые стали рабами опиума?

— Опять-таки невозможно установить точное число.

— А когда лауданум доступен на каждом углу, когда его можно найти во всех домах, когда практически каждому ребенку дают его от кашля или даже просто, чтобы не плакал, в стране должны быть сотни тысяч или даже миллионы людей, которые спокойно его принимают и не соображают, какое влияние он на них оказывает. Вы согласны?

— Логика подсказывает согласиться.

— Все эти малодушные женщины, которые редко покидают свои дома, вечно держат окна зашторенными и окружают себя в темных гостиных кучами всяких безделушек, — не кажется ли вам, что они находятся под влиянием наркотика? А рабочие, торговцы, банкиры, члены парламента, представители всех слоев общества — разве они тоже не подвержены его влиянию?

— Можно было бы и поспорить насчет вашей правоты.

— И толчком к этому стало ваше «творчество».

— Нет.

— Отвращение, которое я испытывал при прочтении наркоманской «Исповеди…», заставило меня ознакомиться и с другими вашими мерзкими сочинениями.

— Я впечатлен. Некоторые редакторы жаловались, что мне бы самому стоило прочесть свои произведения перед тем, как предлагать им.

— Вам лишь бы шуточки шутить! И ведь вы не удовлетворились пропагандой пристрастия к опиуму. Вы принялись восхвалять Джона Уильямса, виновного в убийствах на Рэтклифф-хайвей. «Все прочие убийства бледнеют перед его кроваво-красным шедевром». Так вы писали. Вы назвали Уильямса художником.

— Верно.

— Убийства на Рэтклифф-хайвей были «самыми безукоризненными из всех когда-либо совершенных». Это тоже ваши слова.

— Абсолютно точно.

— Еще вы назвали их «самым грандиозным событием столетия».

— Вы великолепно изучили мое произведение.

— Более чем.

— Это уже похоже на навязчивую идею.

— Пристрастие к опиуму, убийства, смерть — все это не те предметы, над которыми можно насмехаться. В тюрьме «Колдбат филдз» я вам это продемонстрирую.

Карету снова тряхнуло, и Бруклина швырнуло на спинку сиденья.

Де Квинси уже давно молился и ждал этого момента. Он мобилизовал все внутренние ресурсы, понимая, что, скорее всего, другого шанса не представится. Тщательно прокрутил все в голове и сейчас в точности представлял, что нужно делать.

Полковник и охранник не успели прийти в себя от внезапного толчка, а Де Квинси молниеносно бросился к дверце.

Бруклин попытался остановить Любителя Опиума, но карету снова качнуло, и он ухватил руками только воздух. Де Квинси успел выскочить наружу, в темноту.

Хотя скорость была и не очень высокой, коснувшись ногами мостовой, он не удержал равновесия, качнулся вперед и едва не ударился лицом о брусчатку. Однако сумел устоять на ногах, выпрямился и в панике припустил в клубящийся густой туман, держа направление вправо.

Позади орал разъяренный Бруклин.

По мостовой загремели башмаки. В погоню бросились трое: сам полковник, сидевший рядом с Де Квинси охранник и его коллега, ехавший возле кучера. Пока преследователи топотали, будто стадо слонов, можно было не опасаться, что они услышат его собственные шаги.

Похоже, Бруклину пришла в голову та же мысль, потому что он крикнул:

— Тише!

Преследователи остановились, и в ночи раздавался эхом лишь топот ног де Квинси.

— Туда!

Он прибавил скорости. Полковник и его люди, все трое значительно выше маленького писателя, должны были быстро сократить расстояние. Кроме того, они были моложе. Но страх придал Де Квинси сил, помогала и привычка проходить в год по несколько тысяч миль. Единственная его надежда заключалась в том, чтобы бежать по Пикадилли назад, в сторону особняка лорда Палмерстона.

Напротив владения лорда находился Грин-парк, и, если удастся добежать до него, трава приглушит топот ног.

Впереди внезапно показался фонарный столб. Сердце выскакивало у Де Квинси из груди; он вильнул в сторону, но все же задел столб плечом и, застонав, содрогнулся всем телом от боли. Его снова окружала темнота.

— Я его слышу! Он не так далеко! — проревел позади Бруклин.

Де Квинси побежал еще быстрее. Легкие жгло огнем. Плечо пульсировало болью. Ноги сводило от напряжения.

Еще один фонарь впереди — но на этот раз столкновения избежать удалось. И тут же Де Квинси запнулся о торчащий над остальными дорожный камень и упал. Он застонал, но страх оказался сильнее боли. Он быстро вскочил и рванулся в темноту.

— Он уже близко! — снова закричал Бруклин.