Изящное искусство смерти

Высокий мужчина тем временем склонился вправо — видимо, так легче было переносить боль.

Хотя я видела его через окно и со спины, я чувствовала, как он буквально впился глазами в здание, где раньше помещалась лавка Марра.

В восточной стороне загудели полицейские трещотки.

Мужчина склонил голову в том направлении, борясь с желанием убраться отсюда.

Отец открыл дверь и позвал:

— Джон Уильямс?

Мужчина развернулся к нам.

— Джон Уильямс, это вы?

— Кто со мной говорит?

При свете луны я разглядела, что правая сторона его пальто выпачкана в темной жидкости.

— Да, вы Джон Уильямс. Вас я бы узнал где угодно.

— Вы меня с кем-то путаете.

— Это невозможно.

Вдруг из темноты, сгустившейся за фонарными столбами, раздался женский голос:

— Джон Уильямс!

К нему присоединился другой:

— Джон Уильямс!

И еще один:

— Джон Уильямс!

— Кто вы? — крикнул мужчина.

Из противоположной стороны прилетел голос еще одной женщины:

— Джон Уильям-сын!

И другие подхватили:

— Джон Уильям-сын!

Теперь крики женщин доносились беспрерывно, из разных мест.

— Джон Уильямс!

— Джон Уильям-сын!

Внезапно одно «заклинание» сменилось другим. Женщины все вместе завопили:

— Сын Джона Уильямса! Ты — сын Джона Уильямса!

Бруклин не выдержал и поспешно захромал в западном направлении, к Тауэру, который служил условной границей между нищенским Ист-Эндом и приличной частью города.

Но ему почти сразу пришлось остановиться. Шеренга констеблей выступила из темноты и, рассредоточившись по всей ширине улицы, двинулась к Бруклину. Лучи фонарей были направлены ему прямо в глаза. Отец специально проинструктировал полицейских, чтобы они оставались в засаде, пока женщины не заведут свою «песню».

Бруклин развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел перед собой другую шеренгу. Полицейские так же растянулись от одного края улицы до другого и светили фонарями прямо в глаза попавшему в западню полковнику.

А женщины продолжали надрываться:

— Джон Уильямс! Джон Уильям-сын! Сын Джона Уильямса!

Затем крики прекратились.

Констебли тоже остановились. И только ветер продолжал мчаться вдоль по улице.

А в темной лавке отец повернулся к Маргарет и спросил:

— Вы помните, о чем мы договаривались?

— Как я могу забыть? Уйдите с дороги. Мне нужно кое-что сказать сыну.

Я отпустила ее руку.

Маргарет вышла на улицу.

Я пошла следом. Поскольку Маргарет ни за что не появилась бы здесь, если бы не моя настойчивость, я чувствовала себя обязанной помогать ей, как смогу.

— Роберт? — позвала она.

Бруклин настороженно обернулся к женщине.

— Роберт? — повторила она, приближаясь к сыну.