Изящное искусство смерти

Все еще тяжело дыша, инспектор и Беккер прошли в общий зал таверны, где уже сидел комиссар Мэйн. Выглядел он намного старше своих пятидесяти восьми лет. Кожа на лице над бакенбардами была туго натянута.

С улицы доносился шум потасовки, громко кричали констебли, разгонявшие при помощи дубинок не желающую угомониться толпу.

— Все только начинается, — мрачно изрек Мэйн.

— Можно надеяться, что от выпитого джина они все-таки успокоятся и заснут, — предположил Райан.

— Нет-нет, будет только хуже. Поверьте моему опыту. Молоток и инициалы на нем. Я…

Внезапно комиссар умолк и посмотрел на грузную женщину, распоряжавшуюся в таверне. К ней подошел и встал рядом мужчина с красным лицом — очевидно, муж.

— Мне нужно поговорить с вами, — демонстративно игнорируя Беккера, сказал инспектору Мэйн. — Наедине.

На лице хозяина таверны читалось явственное недоумение, отчего это комиссар полиции уделяет такое внимание подозрительному рыжему ирландцу и не хочет пообщаться с патрульным.

— Констебль Беккер — мой помощник. Он должен быть в курсе всего.

Конечно, Беккер вряд ли ожидал услышать подобные слова, но ему все же удалось скрыть удивление.

— Ваш помощник? — Мэйн по-прежнему не смотрел на констебля. — Вам не кажется, что это несколько необычно?

— Как вы сами сказали, лорд Палмерстон будет давить на нас, чтобы мы поскорее раскрыли убийство и не допустили паники. Мы хотим заверить людей, что я испробовал все возможные варианты. Если вы не возражаете, давайте вернемся в магазин, там нас никто не подслушает.

— За исключением мертвых, — пробормотал комиссар.

Когда они появились в магазине, художник из «Illustrated London News» жадно глотал из фляжки и ничуть не смутился, что его застали за этим занятием.

— Думаю, эта работа не для меня, — с трудом выговорил он. — Когда я почувствовал, что больше не могу здесь находиться, я вышел на улицу и попытался зарисовать волнующуюся толпу, но…

— Ради всего святого, не помещайте в газете материалы о беспорядках на улице, — попросил комиссар.

— Насчет меня не беспокойтесь. Я практически ничего не мог разглядеть в тумане, не то что нарисовать. Но я насчитал там не меньше двух дюжин репортеров, так что не сомневайтесь, в газетных репортажах о том, что здесь сегодня произошло, вы прочтете и о волнениях.

Комиссар застонал.

— Представляю, что скажет лорд Палмерстон.

— В общем, на улице стало так жарко, что я предпочел вернуться в это проклятое место, — продолжил художник.

Внутри по-прежнему стоял одуряющий запах крови.

— Определенно, эта работа не для меня.

— Может, вам еще выпить? — предложил Райан.

— Еще чертовски много выпить! Если бы мне не были так нужны деньги…

— Нам нужно побыть здесь одним, — сообщил художнику инспектор. — На улице сейчас спокойно. Подышите свежим воздухом — возможно, полегчает. Или сходите в таверну, это здесь недалеко.

— Хотите побыть одни? Да сколько угодно, торчите здесь хоть до утра.

С этими словами газетчик выскочил из магазина и закрыл дверь.

Комиссар Мэйн стоял, уставившись на прилавок, за которым лежало тело хозяина. Хотя трупа и не было видно, от его незримого присутствия комната казалась совсем маленькой.

— Инициалы на молотке. Вы уверены, что там стояли буквы Дж. П.?

— Стопроцентно, — кивнул Райан.

— Мне было всего пятнадцать, но я помню, как был напуган. Как была напугана моя мать.

— Напуганы? — подал голос Беккер.

— Отец никогда не показывал виду, что чего-то опасается, но я чувствовал: ему тоже страшно.

— Не понимаю, — признался Райан.

— Вы оба слишком молоды и в то время еще не появились на свет. Каждый день я читал об этом все статьи, во всех газетах, какие мог найти.

— Об этом?

— Об убийствах на Рэтклифф-хайвей.

Райан и Беккер непонимающе нахмурились, и тогда комиссар все рассказал.

7 декабря 1811 года, суббота.

События той ночи всколыхнули по всей Англии волну ужаса, равной которой с тех пор не было. Улица Рэтклифф-хайвей получила название не из-за крыс, а от скалы из красного песчаника, что нависает над Темзой.[5] Однако в 1811 году крыс здесь все же было великое множество, а отчаяние ассоциировалось с нищетой.

Каждое восьмое здание в том районе было таверной. Процветали азартные игры. На каждом углу толпились проститутки. Воровство приобрело такой размах, что между Рэтклифф-хайвей и лондонскими доками пришлось возвести стену наподобие крепостной.