- Разорить его надобно так, - говорил князь Всеволод, - как половцы нас разоряют: народ его побрать в плен, города его пожечь, а главное отдать новгородцам их добро.
- А ты как думаешь, дяденька? - спросил Изяслав боярина Тукы.
- Да уж если война, так разорять! Это дело прямое! - отвечал боярин. - Только надо подумать тоже: чем же народ-то виноват? А по-моему, надо бы так: народ не трогать, чтоб он без задержки платил всякую дань и подать, а добыть виноватого да и засадить его в крепкое место.
- Делай как знаешь, - отвечал князь, - засаживай его, куда хочешь, я в этом противоречить не стану, а чтобы народ не трогать, так этого даже и сказать нельзя. Сам ты подумай: идёт войско - надо ему есть, пить или не надо? Ведь не с собой же тащить и хлеб, и скот, и свинину? Это было бы только людям на смех. Опять и то сказать: если народ не истреблять или не уводить в полон, то в чём же война? Велика ли от войны беда? Встретились дружины, подрались, да и всё тут. А кроме дружины, есть войско, а войско есть главная сила, и сила эта набирается из народа. По-настоящему вся сила в народе, так эту-то силу война и истребляет. Перебей у врага или уведи половину народа - это всё равно что наполовину силу у него убавишь. Виноватого ещё добудешь либо нет, неизвестно, а убавить у него силы всегда хорошо. Нет, как можно! Не истреблять народа нельзя, на том война стоит...
Так и сделали братья Изяслав, Святослав и Всеволод, князья земли Русской. Подступили к Минску, город выжгли без остатка, жителей до последнего перебили, а жён и детей отдали в полон своим воинам. Пошли дальше по земле полоцкой и дорогой всё истребляли, хлеб и скот съедали, дома жгли, лошадей уводили с собой. Наконец встретились с войском князя Всеслава на реке Немане. Дело было в начале марта. Были уже оттепели, но тут завернул небольшой морозец и повалил такой снег, что в десяти шагах ничего не было видно. Поэтому стрелы летали зря, иногда попадая в своих, и воинам приходилось рубиться, проваливаясь по колени, а иногда по грудь в снег. Не легче стало, когда берег устлался убитыми. Под снегом кровь текла с горы, и люди проваливались в сугробы ещё глубже. Наконец Ярославичи одолели, и князь Всеслав побежал. Снегу так было много, что погони почти не было. После того сдался Витебск, победители переждали в этом городе распутицу, отошли от Смоленска и распустили войско по домам, оставаясь только с небольшими дружинами.
Боярин Тукы не советовал уезжать из Смоленска, не захватив Всеслава, и много у него было споров с князем Изяславом. Один говорил, что князь Всеслав довольно проучен разорением многих городов и земель, а другой утверждал, что его надобно запереть в крепкое место, а без этого никогда мира не будет. Братья, Святослав и Всеволод, были того же мнения. И вот Изяслав подписал грамоту к полоцкому князю: звал его под Смоленск на окончательное замирение. В ответ на это письмо Всеслав прислал князьям своего духовника, отца Андрея, священника Полоцкой церкви Святого Духа, взять с князей крестное целование в том, что не сделают ему никакого зла. Князья приняли посла очень ласково, говорили, что с дорогим племянником станут держать вечный мир, и крест целовали, говоря: "Сим святым животворящим крестом клянусь не мыслить и не сделать никакого зла племяннику моему князю Всеславу!"
Отец Андрей уехал с крестом к своему духовному сыну и вместе с ним пустился в путь. Десятого июня его ладья остановилась, не доезжая Смоленска, против шатра князя Изяслава. Первым ступил на берег отец Андрей, высоко пред собою держа крест, на котором князья присягали. За ним вышел Всеслав, держа за руки двух малолетних сыновей своих. Изяслав вышел навстречу племяннику, оставив в шатре боярина Тукы распоряжаться воинами. Боярин отобрал из дружины шестерых самых сильных воинов, велел им приготовить верёвки и, как только Всеслав войдёт, насесть на него и связать, только так, чтобы боли ему никакой не делать: локти связать назад, ноги увязать поплотнее, и если станет кричать, то завязать ему рот шёлковым платком. Особенно строго наказывал, чтобы как-нибудь неосторожно не ранить князя.
Отец Андрей торжественно благословил Изяслава, подходившего к берегу, и тот набожно приложился к кресту. Потом, когда дядя с племянником обнимались и целовались, добродушный священник, высоко взмахивая крестом, благословлял примирившихся родственников и, с благодарностью смотря на небо, благодарил Бога, сподобившего его быть посредником счастливого примирения.
Когда пошли к ставке, он шёл впереди, полы его перед ним распахнулись, за ним вошёл Всеслав, и в один миг приказание боярина было исполнено: связанный по рукам и по ногам, князь лежал на земле, потом был поднят и вынесен в другую сторону. Застучали колеса телеги, быстро удаляясь. Отец Андрей наконец опомнился от изумления и вышел к Изяславу с высоко поднятым крестом.
Почтенный пастырь негодовал.