Изяслав

- А Святослав и знать не будет ничего. Благословение пошлёшь тайно. Ростислав же не проговорится. Знаешь его. Всё на себя возьмёт.

- Хочешь, чтобы я сам помогал возгореться распре?

- О чём молвишь? Какая распря? - зашептал воевода. - Попугать - не голову снимать. Ростислав возьмёт Тмутаракань без боя. А Глебу позволит увезти всё богатство. Да ещё с касогов дань взимет и Глебу же отдаст. Тот и гневаться не станет - сам понимает, что не усидеть ему во граде. И родителя уговорит простить Ростислава. Увидишь, княже, всё будет ладно. А главное - родной земле на пользу великую.

"А и в самом деле - что важнее, - думал князь, - польза всей земле или потакание родительской любви? Польза явная и немедленная или верность слову своему - гордыня, что честью прикидывается? Разве не бывало так, что честность властителя приводила его к поражению? Разве не важнее для князя из всякого дела пользу извлекать для себя и земли родной - пользу видимую и весомую? И Ростислав уже давно заслужил тмутараканский стол".

Вспомнил, как когда-то совсем юный Ростислав восторженно глядел на него, своего любимого дядю, и говорил: "Вырасту - таким, как ты, буду". И уже готовы были сорваться с княжьих губ те слова, которых ждал Коснячко, но вовремя подумал о брате Святославе. И вслух повторил слова родителя своего:

- Самое страшное для Руси - распря. Не будет добра, коли меж своими вражда.

Коснячко даже руками развёл, глаза опустил, будто бы смирился:

- Что ж, княже, тогда придётся полки воев[13] собирать...

- А где гривны взять для того? - крикнул Ярославич.

- Тогда из твоей дружины часть выделим. Да только боюсь: Всеслав узнает об этом - не замедлит воспользоваться. Возрадуется: "Уж теперь-то возьму себе стол киевский. По третьему разу всегда высечешь огонь". И с дружиной своей в Киев нагрянет. А дружина у него не маленькая, сам знаешь...

Словно и не смотрит Коснячко на князя, а сам все движения на его лице видит, знает, какую струнку задеть.

Молчит князь. Да и что сказать, если загнали его в ловушку? Умел он с юных лет лихо вскочить на коня и поскакать впереди дружины, умел на мечах биться и стрелы в цель направлять. Мудрейшие из монахов научили Изяслава Ярославича грамоте и языкам других народов, немало книг он прочёл, знал историю разных стран. Но сейчас этих знаний мало, примера не сыскать. Где-то происходило что-то подобное, да маленькая разница имеется, она-то и меняет всё дело. Твердил ему летописец, сколь трудно монахам писать летописи, судить деяния князей и воевод, дружин и народов.

"Трудно летописцу, - думает князь, - а каково мне? Ведь не другого судить через десятки лет, а самому принять решение - и неотложно, сей миг... А решение такое подобно кольцу от цепи: потяни за одно - можешь вытащить всю её, разомкни одно - вся цепь распадётся... Как узнать, к чему приведёт решение, что будет потом?"

3

Уже больше двух месяцев живёт Изяслав-отрок в просторной гриднице князя. Теперь он носит синий плащ, подаренный Ярославичем. Застёжка-бляха на плаще с эмалевыми вставками работы киевских мастеров. На серебряном хитросплетении сверкают краски: белые, как снег, изумрудные, как весенние клейкие листочки, красные, синие... На ногах Изяслава уже не лапти, а сапоги. У него есть и конь, белый, без единой крапинки, тонконогий красавец Сиверко. Держак кнута у отрока дубовый, окрученный медными проволочками, со стальным стержнем внутри для крепости, годится и для боевой плети.

Сердце вчерашнего кожемякина ученика до краёв полно благодарности к господину, как чаша вином, Изяславу Ярославичу. "Воистину великий он, доброты неописуемой, - думает отрок. - Знай же, господине, нет вернее у тебя ратника, чем отрок Изяслав".

Он сидел за столом, пощипывая свою реденькую "первую мужскую честь" белёсую бородку, и возносился мечтами. К его плечу притронулась чья-то рука. Изяслав оглянулся. Княжий тиун[14] Маврикий стоял сзади него.

- Отроче, кличет князь, - сказал тиун.

Отрок вскочил из-за стола и быстро пошёл узким теремным коридором к княжьей светёлке. Ярославич сидел в кресле с высокой резной спинкой, в котором сиживал ещё его родитель. Рядом стоял воевода Коснячко.

Отрок поклонился.

После минутного молчания князь проговорил, будто про себя.

- Надо сыновцу[15] в Новгород подарок переслать с верным человеком. Да чтобы никто чужой не узнал. Вот и размышлял я, на чью верность положиться...

Отрок встрепенулся, ступил шаг вперёд. Остановился под испытующим взглядом Коснячко. Ступил ещё, отважился:

- Я пойду, господине! Живота для тебя не жалко. Положись на меня!

Князь тотчас поднялся с кресла, обнял отрока за плечи:

- То дело не только для меня - для земли Русской!

Коснячко сказал деловито:

- Есть ещё одно дело. В Новгород пойдёшь с малой дружиной. Она оберегает лодьи купцов. Поведёт дружину бывалый воин, боярин. Только стар он стал, забывчив. Может и не упомнить всего, что увидит и услышит. А нам надо знать всё, любую малость. У тебя же память молода, крепка. Вот и не будь тороплив, будь памятлив...