Изюм из булки. Том 2

Шла решающая партия матча Ботвинник – Бронштейн за звание чемпиона мира.

Ботвинник записал отложенный ход – и целую ночь потом его друг и секундант, гроссмейстер Сало Флор, анализировал позицию, ища пути к выигрышу…

Наступил день доигрывания. Вскрыли конверт. Рукой Ботвинника там был записан ход, не имевший никакого отношения к тому, исходя из которого всю ночь ломал голову его друг и секундант.

Михаил Моисеевич признался ему в этом только перед самым выходом на доигрывание, и Флор заплакал.

– Извини, Соломончик, – сказал Ботвинник, выйдя со сцены после выигранной партии. – Никому нельзя доверять!

«…тут же согласился на ничью!»

Борясь с «гроссмейстерскими» ничьими, ФИДЕ приняла правило не фиксировать ничейных результатов раньше пятнадцатого хода.

У желающих по-тихому поделить очки это нововведение никаких затруднений не вызвало: они аккуратно шли на разменный вариант, «дохаживали» до шестнадцатого хода – и отправлялись отдыхать.

Но кошмарный гений Бобби Фишера не знал компромиссов, и однажды он предложил сопернику ничью на тринадцатом ходу. Соперник, не будь дурак, согласился, – не согласился судья!

Подойдя, он предложил игрокам сделать еще по паре ходов, чистая формальность…

Фишер делать ходы отказался!

– Но по правилам ФИДЕ… – начал было судья.

– Я лучше ФИДЕ знаю, когда ничья, а когда не ничья! – вскричал Фишер.

И ведь был прав!

Оценка позиции

Гроссмейстер, чемпион Европы Эмиль Сутовский позвал меня комментировать вместе с ним «Мемориал Таля». То есть, реальность на досках, разумеется, комментировал он, – я был призван поработать дилетантом для поддержания диалога.

После тура даем интервью.

– Я понимаю в шахматах в сто раз меньше Эмиля… – начал я.

Чемпион Европы тонко улыбнулся:

– Виктор, вы себе льстите…

Все относительно

Международный мастер Y. в детстве занимался в шахматной школе Ботвинника вместе с Гарри Каспаровым. Они встретились спустя много лет в Нью-Йорке, куда Каспаров прилетел уже чемпионом мира.

Темперамент Гарри Кимовича уже тогда простирался далеко за пределы черно-белых клеток, и он начал мучить приятеля вопросами об устройстве заокеанской жизни, но на все вопросы получал один и тот же ответ:

– Я в этом не разбираюсь.

– А в чем ты разбираешься? – спросил наконец Каспаров.

Международный мастер Y., рассказывавший эту историю, закончил ее прелестно:

«Я хотел ответить: в шахматах, но постеснялся…»

Соленые яблоки

Гастроли в Северной Корее надолго запомнились оркестру Павла Когана. Такое действительно хрен забудешь…

За изъятием в аэропорту Пхеньяна мобильных телефонов последовало обязательное, без заезда в отель, возложение цветов к подножию золотого памятника основателю концлагеря.

Показывая размер ноги, к которой он возлагал посольскую икебану, Коган растопыривал руки, как потерявший совесть рыбак.

От ноги их повезли в долгожданный отель, который, как всё здесь, оказался разновидностью тюрьмы. С трех сторон здание огибала река; с четвертой оно было отсечено от мира колючей проволокой.

Уровень отеля Павел Леонидович определил как твердые «две звезды», но все искупала отзывчивость персонала: стоило ему чертыхнуться насчет влажных полотенец, как дверь открылась и появилась горничная (в чине не ниже лейтенанта) с сухими полотенцами.

Тут самое время заметить, что чертыхался Коган в собственном номере, за закрытыми дверями.

Вечером Коган проверял здешнюю акустику уже нарочно. После концерта в том же номере, в кругу музыкантов, он поднял торжественный тост за Северную Корею: какая чудесная страна, и как тут все хорошо, и как повезло здешнему народу с руководителями, короче – век бы отсюда не уезжать, и только одно омрачает праздник: здесь не посыпают яблоки солью!

А мы, русские, так любим посыпать яблоки солью! Жить без этого не можем.

Сказавши это, дирижер засек время и уставился на дверь. Через три минуты в дверь постучали – и внесли яблоки, щедро посыпанные солью.

И вот я думаю: кто же в этой истории пошутил последним – Павел Коган или органы северокорейской госбезопасности?

Мьянма

Как известно, у любой проблемы есть три решения – правильное, неправильное и так, как ее решат военные…

Мьянме в наследство от английской колонизации достались автомобили с правым рулем и левостороннее движение. Пришедшие к власти военные, в пику англичанам, поменяли движение на правостороннее. Британская корона этот удар выдержала, а вот в Мьянме резко увеличилась аварийность: автомобили-то остались какие были – с правым рулем!

В основном под колеса начали попадать, разумеется, многочисленные местные велосипедисты.

Что сделали военные, когда под руководящие фуражки дошла информация о человеческих потерях в процессе борьбы с британским влиянием? Восстановили левостороннее движение? Организовали переход на автомобили с левым рулем?

Хрена с два!

Запретили велосипеды.

Форма стола и форма головы

– У вас стол хромой. Все шатается! – грозно указал посетитель.

– Я передам менеджеру, – смиренно поклонилась официантка.