Изюм из булки. Том 2

Начало девяностых. Заселившись в Дом Писателей в Дубултах, я побрел вдоль по Рижскому взморью – и через несколько метров наткнулся на стройное мускулистое тело Бори Н., моего приятеля-журналиста.

Боря, жмурясь, лежал на солнышке, как кот в расцвете возможностей. Усиливая сходство, вокруг него полулежали на песке три молодые женщины. Все они мурлыкали вполне интимно.

– Привет, Боря! – сказал я.

– А, привет… – разлепив глаза, но не подняв головы, ответствовал коллега.

Стайка вспугнутых мною девушек полетела к морю.

– Давно приехал? – спросил Боря.

– Да только что.

– Здесь живешь? – мотнув дремотной головой в сторону Дома писателей.

– Ага, – говорю.

– Отлично. Я тут в тридцать третьем номере, заходи вечерком, девчата будут…

– Да я с женой, – виновато признался я.

От изумления мой собеседник разлепил глаза и даже приподнялся на локтях.

– Вить! Кто ж в Юрмалу – с женой?

Трава не расти

С женою, конечно, надо не в Юрмалу…

Банкир N., имея тайную благую мысль растормозить свою половинку в сексуальном плане, повез ее прямиком в Амстердам. По мысли N., правильная доза марихуаны должна была унести их в нети по лучшим образцам мирового кинематографа.

Жена с удовольствием покурила, и проверенная сладкая травка дала быстрый эффект – но не вполне тот, на который рассчитывал N.

А именно: когда уже в отеле он приступил к активной фазе ухаживания (по-русски говоря, попытался жену раздеть), она начала отбиваться с криком:

– Ты синий и квадратный!

И битый час после этого пресекала этим категорическим заявлением все его заходы. Так они и провели ночь: она – расторможенная и счастливая, а он – синий и квадратный.

На будущее…

Страстный мужчина пришел к приятелю с просьбой об алиби.

– Дай мне справку!

– Какую справку? – опешил приятель.

– Для жены. Напиши, что я был у тебя!

Войдя в положение (хотя, конечно, вполне идиотское), приятель, из мужской солидарности, начал кропать записку…

– А ты когда у меня был? – уточнил он.

Пришедший подумал и сказал:

– Дату не ставь.

В мужской компании

…обнаружился серьезный филолог.

– Сколько ж у тебя языков? – спросили у него.

Филолог ответил с достоинством:

– Знаком с одиннадцатью, работаю с четырьмя.

Господин средних лет, сидевший по соседству, меланхолически вздохнул:

– У меня то же самое – с женщинами…

Жизнь в Дагомысе

…начиналась часов в десять вечера, когда спадала жара.

На скамейке сидели пожилой богатый кавказец и робкая девушка.

– Откуда ты? – спросил он.

– Из Калуги.

Он немного помолчал, а потом спросил:

– Где это?

Хорватское табу

По старинному хорватскому городу заездили авто с заманчивой рекламой ночного клуба «Табу».

Эта культурная новость страшно возбудила двух немолодых россиян, изможденных здоровым образом жизни. Они запомнили адрес и ночью приехали на задворки города.

Заведение оказалось неприхотливым шалманом, крытым чуть ли не брезентом. Но не за архитектурой приехали сюда любители прекрасного!

Они сели за столик. В заведении было пусто. За столиком в углу сидели три рослые немолодые хорватки в униформе. Одна неторопливо подошла взять заказ. Приятели попросили для разгону джина с тоником. Официантка покачала головой: только вино.

Приятели в огорчении достали сигареты, чтобы обсудить ситуацию.

– У нас не курят, – пресекла процесс официантка.

– Ну хорошо, – уже в некотором раздражении спрямил сюжет один из гостей. – А где, собственно, девочки?

– Какие девочки?

– Проститутки! – совсем прямо пояснил гость.

Официантку аж перекосило от ужаса.

– Вы что! Какие проститутки! Что вы себе позволяете!

Сказано же было: ночной клуб «Табу»…

Объявление в женском журнале

…гарантировало «настоящий отворот вплоть до полного омерзения».

Надо заметить: мужчины справляются с этой задачей без потомственной колдуньи и бесплатно.

«Китайца»

Дело было в конце восьмидесятых. Молодая русская актриса уже два месяца жила в Париже, работая над ролью Нины Заречной. И, как полагается русскому человеку, надолго попавшему в хорошие условия, сильно затосковала.

Актриса пила в своем полулюксе, врубив на полную громкость Высоцкого.

Дверь в номер была приоткрыта, и вскоре на сочетание хриплого голоса с женским одиночеством в номер заглянул пожилой азиат. С корректным поклоном что-то спросил, явно интересуясь, можно ли поучаствовать в процессе. Актриса ни на каком языке, кроме своего, не понимала, но излить душу хотелось.

– Китайца! – сказала она, махнув рукой. – Заходи!

«Китаец» зашел, присел. Она ему налила:

– Пей!

«Китаец» с поклоном пригубил.

– Нет, ты пей! – сказала актриса. – Ты по-человечески выпей, до дна!

И, заставив азиатского старика выпить до дна, она приступила к изливанию себя:

– Я актриса! Понимаешь? Актриса! Станиславский, слышал?

– Станиславский… – понимающе закивал «китаец».

– Ни хера ты не слышал, – определила актриса. И, еще выпив, длинно исповедалась гостю – про русскую душу, про жизнь, до капли отданную искусству, про Высоцкого, про Нину Заречную… Азиат сочувственно кивал, гладил по плечу, потом по коленке…