Излом времени

– Нет, «мама» – это слово особенное, только для одного, и папа твой здесь, с тобой. Не друг, не подруга, не учитель, не брат, не сестра. Что такое «приятельница»? Какое странное, жесткое слово. Тетя, тетушка? Да, может быть. Пожалуй, это сгодится. А теперь подумай, как бы ты могла назвать меня. Монстр? Чудовище? Какие жуткие слова… Ну какое же я чудовище? Тварь? Тварь… творение… Вот это пойдет. «Тетушка Тварь».

– «Тетушка Тварь»… – сонно пробормотала Мег и рассмеялась.

– Разве я сказала что-то смешное? – удивилась тетушка Тварь. – Что, «тетушка Тварь» – это что-то плохое?

– Да нет, все хорошо, – сказала Мег. – Тетушка Тварь, спойте мне, пожалуйста, песенку!

Если тетушке Твари невозможно было описать, что такое зрение, тем более невозможно будет описать человеку, как звучало ее пение. Это пение было еще прекраснее и величественнее, чем хор поющих существ на Уриэле. Это пение было нагляднее любой картины. Оно обладало структурой и содержанием. Оно поддерживало Мег надежнее, чем руки тетушки Твари. Оно как будто бы несло ее вперед, вздымало ввысь силой мелодии, так что Мег парила во славе меж звезд, и на какое-то время она и сама почувствовала, что слова «Тьма» и «Свет» не имеют значения, а реальна лишь эта мелодия.

Мег сама не заметила, как уснула, окутанная пением. Когда она проснулась, тетушка Тварь тоже спала. Ее мохнатая, безликая, бесформенная голова обмякла и обвисла. Ночь миновала, в комнату лился тусклый серый свет. Но Мег теперь понимала, что на этой планете нет нужды в красках, что твари не знают всего этого серо-бурого уныния и то, что видит она сама, – лишь малая частица того, какова эта планета на деле. Не слепые твари, а сама она, Мег, ограничена в своих чувствах, потому что они, по-видимому, обладают такими чувствами и способностями, какие ей и не снились.

Девочка чуть шевельнулась – и тетушка Тварь тут же склонилась над ней.

– Как ты славно поспала, радость моя! Ну, как ты себя чувствуешь?

– Великолепно! – ответила Мег. – Тетушка Тварь, а как называется ваша планета?

– Ох ты! – вздохнула тетушка Тварь. – Не так-то легко описывать вещи такими, какими воспринимает их ваш разум… То место, откуда вы явились, вы называете «Камазоц»?

– Да, мы прибыли оттуда, но это не наша планета.

– Ну, тогда нас, наверно, можете звать Иксхель, – сказала ей тетушка Тварь. – У нас с погибшим Камазоцем общее солнце, но, к счастью, больше ничего общего у нас с ним нет.

– А вы боретесь с Черной Тенью? – спросила Мег.

– О да! – ответила тетушка Тварь. – Боремся неустанно, не покладая рук. Ибо мы призваны согласно Его замыслам, а кого Он призвал, тех оправдал[13]. Конечно, нам помогают – без помощи все было бы намного труднее.

– А кто вам помогает? – спросила Мег.

– Ох, малышка, тебе так трудно все объяснять! И я теперь знаю, что это не оттого, что ты еще дитя. До тех двоих достучаться так же трудно, как и до тебя. Что могу я сказать такого, что имело бы для тебя смысл? Нам помогает добро, нам помогают звезды, наверно, можно сказать, нам помогает то, что ты бы назвала светом, нам помогает любовь… Ох, детка, ну не могу я тебе объяснить! Это надо просто знать – или не знать.

– Но…

– Мы устремляем взор не на то, что ты назвала бы видимым, а на невидимое. Ведь видимое – временно, невидимое – вечно[14].

– Тетушка Тварь, а вы знаете миссис Что? – спросила Мег, внезапно охваченная надеждой.

– Миссис Что? – переспросила озадаченная тетушка Тварь. – Ох, дитя, твой язык так прост и ограничен, что это дает эффект крайней сложности… – Она беспомощно развела всеми четырьмя руками, помахивая щупальцами. – Хочешь, я тебя провожу к твоему папе и твоему Кальвину?

– Ой да, пожалуйста!

– Ну, пойдем тогда. Они тебя ждут, чтобы вместе решить, что делать дальше. И мы подумали, что вам будет приятно поесть… как вы это называете? Ах да: «позавтракать» вместе. Но только сейчас тебе будет жарковато в этих теплых мехах. Переодену тебя во что-нибудь полегче, и пойдем.