Излом

«Видать, Паша поднырнул», – подумал я и в ту же минуту чуть не захлебнулся – сзади на плечи молча бросилась «пионерка».

Я начинал её бояться…

После купания пили прямо на берегу, не успев одеться. Настроение у всех было прекрасное. Стрекотали сверчки, где‑то вдали умиротворённо рокотал лодочный мотор. Лунная дорожка показывала путь на тот берег. Жалко, костёр не догадались разжечь.

На даче выпили ещё и стали разбредаться спать. Директор запёрся один в комнате на втором этаже и чего‑то обдумывал.

Пашке пришла в голову мысль подсунуть Галине Станиславовне коротышку–столяра.

— Во поугораем! – убеждал он оставшихся.

Любопытный Петя–глухой и другие бабы с тайным злорадством согласились. Бедный столяр был отловлен, избавлен от семейных трусов и запущен в комнату к директорскому заму.

— Да он же провалится там! – пожалел его Микис, к моему удивлению, всё ещё державшийся на трясущихся ногах.

Народ прислушался…

Сначала раздалась ругань и смех Галины Станиславовны, потом пять минут стояла полнейшая тишина. Затем все, кроме бедняги Пети–глухого, услышали зама:

— Да я же тебя подброшу – потолок прошибёшь! – опять смех, и снова тишина.

Я уже собрался ловить несчастного столяра, если он вылетит из дверей, но вместо этого услышал женский вопль.

«Укусил, наверное, подлец!»

Крики постепенно перешли в сладостные стоны, которые то замирали, то начинались снова…

Так и не дождавшись вылета столяра, потрясённые, мы разошлись по комнатам. Слава богу, «пионерки» нигде не было видно.

Наутро, тупых с похмелья, нас собрал трезвенький как огурчик Марк Яковлевич.

«Вот оно! – догадался я. – Начинается…»

Директор завёл речь о магазине, документах, приватизации и долго пудрил мозги похмельному народу.

— Сейчас подпишем и пойдём похмеляться, – по–простому произнёс он и достал из кейса бумаги.

По его словам, чтобы стать совладельцем, каждому следует внести по миллиону… Таких денег, разумеется, ни у кого не было.

— Вдруг магазин достанется мафии, а вас уволят, – пугал общественность.

— В общем, я выкупаю торговую точку на своё имя, плачу всю огромную сумму из собственного кармана, и вы подписываете, что претензий не имеете, а за это я повышаю вам зарплату, прилично повышаю, – на всякий случай добавил он.

Все, кроме меня, согласились и подписали. Так Марк Яковлевич стал обладателем мебельного магазина…

15

Целую неделю коллектив горячо обсуждал отношения зама и столяра. Только Пашку это не волновало. Он купил японский магнитофон и получил на этой почве «бзик»: включал его на полную катушку и заставлял всех танцевать. Вот и сегодня из «Жигулей» Галины Станиславовны вышел столяр и независимо направился на рабочее место. У Пети–глухого и двух его коллег по подслушиванию приключился нервный тик – молча глядя друг на друга, они перемигивались.

Следом за «Жигулями» подкатила «Волга» директора. Из неё, не торопясь, вышли Марк Яковлевич и широкоплечий представительный мужчина в сером полосатом пиджаке и с плащом через руку.

Пока директор беседовал с гостем в вестибюле, а после костерил за что‑то Петю–глухого, я взял заячью игрушку, показав хозяину кулак и отметя этим всякие возражения с его стороны, прокрался в открытый уборщицей кабинет, где, оглядевшись по сторонам – Джеймс Бонд, тоже мне, – спрятал магнитофон за книгами, рядом с креслом директора, предварительно включив его на запись, толком не понимая, что это даст и как потом возьму обратно.

Решив: «Будь что будет», вышел из кабинета.

Разговаривали они где‑то с полчаса, потом незнакомец ушёл, а Марк Яковлевич вызвал меня «на ковёр». Как легко и без бюрократии принял на работу, так же просто и уволил, оказав этим огромное одолжение, так как работа на него начала меня тяготить. Да и вообще, надоел мне этот публичный дом.

Провинился я тем, что не поставил подпись на документах.

— Заруби себе на носу! – орал он, – коммерсанты так не поступают, – отныне дел с тобой вести не намерен, а, если ты на свой страх и риск появишься в деревне, к тебе применят превентивные меры.

После слов «превентивные меры» я молча взял со стола свою трудовую книжку и, повернувшись, вытащил из‑за книг магнитофон. При этом глаза у моего бывшего шефа стали поболе корабельных иллюминаторов. Что он подумал, не знаю, но сработал я, конечно, топорно и грубо.

Пока прощался с продавцами и грузчиками, – по понятным причинам особенно переживали Ленка с Тамаркой – в магазине появился Лёша Чебышев.

— Блин! Кого я вижу! – заорал Пашка.

— Здорово, чертогон! – скромно поприветствовал его Чебышев, чем изрядно удивил Заева.

— Это почему из благородных кошёлок ты перевёл меня в плебейские чертогоны? – допытывался он.

— В связи с тяжёлым международным положением и нервной внутренней обстановкой. Уволился я с завода, – грустно произнёс Алексей Григорьевич. – Зарплату не платят. Делать сковороды в механическом после гироскопов противно… вот и уволился, – тосковал он. – Сколь лет‑то там протрубил… сволочи!

К кому относилось «сволочи», не понял, но, думаю, не к нам с Пашкой.