Излучение Любви

Именам не стереться.
Даже в черной пустыне —
Пламенеет свеча.
У меня через сердце
Льются слезы Хатыни,
И чужие младенцы
В моем чреве кричат…

Обгоревшие кости

Жаждут поминовенья!
Их мольба леденит.
Горький дым Холокоста —
Всем набат от забвенья:
Это очень непросто —
Оставаться людьми.

«К ответу наше поколенье требуют…»

К ответу наше поколенье требуют
Все узники, чьи души высоки:
Мне разрывают сердце трубы Треблинки,
Освенцима свинцовые тиски!

О, сколько вас, доныне неоплаканных,

Лежащих в рвах, пропавших в лагерях!
Иду за вами – темными бараками,
Где безнадежность, отчужденье, страх.

Спускаюсь в бездну ужаса кромешную —

И рассыпаюсь пеплом из печи.
– Скажите миру правду безутешную,
Чтоб не рождались снова палачи.

Вновь крик летит из душегубки газовой.

– До повторенья Катастрофы – шаг…
Предупреждают те, кому обязаны
Мы радостной возможностью дышать.

– Не допустите повторенья, правнуки!

Мы отвечаем строгому суду
И каждый миг стоим на вахте памяти,
Предотвращая новую беду.

«В нас прошлое живет непредсказуемо…»

В нас прошлое живет непредсказуемо:
Однажды отзываются в сердцах
Все войны, испытания, безумия,
Вновь пробуждая первобытный страх.

Чужие всхлипы горькою оскоминой

Застыли в глотке, не дают уснуть.
Читаю в судьбах древнюю историю
И прохожу с другими трудный путь.

Мне эта правда ночью не мерещится,

Воспоминанья предков бьют в набат.
Так состраданье – подвиг человечности —
Предотвращает новый всплеск утрат.

«Так предначертано заранее…»

Так предначертано заранее
Небесной книжною судьбой:
Когда стреляют по Израилю,
То попадают в нас с тобой.

И наши города разрушены,

И наша льется кровь везде —
Не оставайтесь равнодушными
К сегодняшней чужой беде!

Тот, кто ракетами не брезгует,

Готовит смерть для остальных.
Горящие дома еврейские
Предупреждают всех живых,

Что перед Богом мы ответчики

За маленький и хрупкий мир.
Стреляют вновь – по человечеству,
Очнитесь, будьте же людьми!

«Под сенью старого Толедо…»

Под сенью старого Толедо,
Откуда мы давно пришли,
Слышна молитва меламеда,
Повозки тянутся в пыли.

Из разоренной синагоги

Еще несется женский плач…
Как мы печальны и убоги
В плену разлук и неудач.

Храня ключи, как талисманы,

Теряли память на пути.
В чужие языки и страны
Пришлось мучительно врасти.

Но может, разогнутся спины,

И через сотни долгих лет
Певуче зазвучит ладино
Там, где молился меламед.

«Мне голос слышится поющий…»