Двумя часами позже я подъехал к тому месту, где располагалась ярмарка, и выругался. Она оттуда уехала.
Что-то, может быть предчувствие, заставило меня вылезти и оглядеться. Участок казался теперь слишком маленьким, чтобы на нем могли разместиться девятнадцать фургонов, двадцать один аттракцион и павильон для ежедневного представления. Я подумал, что смогу найти то место, где была клетка Измаила. Мои ноги помнили дорогу, да и глаза помогли. От пребывания здесь Измаила остались видимые следы — те одеяла, что я ему купил, валялись на грязной дорожке вместе с кучкой других вещей, которые я узнал: несколько книг, блокнот с картами и диаграммами, которые Измаил нарисовал, чтобы проиллюстрировать историю Каина и Авеля, и плакат из его комнаты, скатанный в трубочку и перехваченный резинкой.
Я растерянно копался во всем этом, когда появился мой престарелый любитель взяток. Он с ухмылкой поднял большой черный пластиковый мешок, чтобы показать мне, чем занимается: убирает массу оставшегося после ярмарки мусора. Потом, увидев кучку предметов у моих ног, старик вздохнул и сказал:
— Это была пневмония.
— Что?
— Пневмония его прикончила — твоего дружка-гориллу.
Я стоял и просто таращился на него, никак не в силах понять, о чем он говорит.
— Вечером в субботу приезжал ветеринар и накачал его лекарствами, да было уже поздно. Сегодня утром часов в семь или восемь бедняга отошел.
— Ты хочешь сказать, что он… умер?
— Именно что помер, приятель.
Только теперь я, будучи законченным эгоистом, обратил внимание на то, что старик выглядит довольно унылым.
Я оглядел пустую серую площадку, по которой ветер гонял обрывки бумаги, и почувствовал себя похожим на нее — пустым, ненужным, покрытым пылью.
Мой дряхленький приятель ждал, явно заинтересованный, что теперь скажет или предпримет любитель обезьян.
— Что с ним сделали? — спросил я.
— А?
— Что сделали с телом?
— А-а… Позвонили в мэрию. Его забрали туда, знаешь, где сжигают сбитых машинами собак.
— Угу. Спасибо.
— Не за что.
— Не возражаешь, если я заберу вещички?
Судя по тому взгляду, который старик на меня бросил, он никогда не думал, что человеческие чудачества доходят до такого, но возражать не стал:
— Ясное дело. Все равно ведь мусор.
Одеяла я, конечно, не взял, а все остальное легко унес под мышкой.
Что я мог поделать? Постоять с опущенными глазами рядом с муниципальным крематорием для погибших на дорогах животных? Кто-нибудь, возможно, поступил бы лучше, обнаружил бы больше чувства; что касается меня, я просто поехал домой.
В городе я отогнал на стоянку фирмы взятый напрокат фургон, забрал из гаража свою машину и вернулся домой.
На столе стоял телефон, готовый связать меня с целым живым и деятельным миром, но кому мне было звонить?
Как ни странно, одна мысль у меня все-таки возникла. Я нашел в справочнике номер и набрал его. После трех звонков ответил твердый низкий голос:
— Резиденция миссис Соколовой.
— Это мистер Партридж?
— Да, это мистер Партридж.
— Я тот человек, что был у вас пару недель назад, — сказал я, — и пытался связаться с Рейчел Соколовой.
Партридж молча ждал.
— Измаил умер, — сказал я.
— Мне очень жаль, — прозвучал после паузы ответ.
— Мы могли его спасти.
Партридж на несколько секунд погрузился в задумчивость.
— Вы уверены, что он нам это позволил бы?
Уверен я не был и так и сказал.
Только собираясь отнести плакат Измаила в мастерскую, чтобы вставить в рамку, я обнаружил, что надписи есть на обеих сторонах листа. Я заказал такую рамку, чтобы были видны обе надписи. Та, которую я прочел на стене комнаты Измаила, гласила:
Если человек исчезнет, есть ли надежда для гориллы?
На другой стороне было написано:
Если исчезнет горилла, останется ли надежда для человека?
Примечание Автора
Тысячи читателей книги пишут и спрашивают: «Чем я могу помочь?» Измаил как о первоочередной срочной задаче говорил о спасении еще существующих Несогласных от уничтожения. Я полностью поддерживаю эту цель. Организация, прилагающая усилия для этого, — CULTURAL SURVIVAL, 46 Brattle Street, Cambridge, MA 02138. He знаю никого, кто более заслуживал бы вашей поддержки.